Читать книгу - "Дневник. 1901-1921 - Корней Чуковский"

БУТЕРБРОДНЫЕ ЛЮДИ

Лондон (От нашего корреспондента)

15 (28) декабря

На Рождестве здесь все замерзло – ни почты, ни конок, ни людей. Весь Лондон ел пудинг и пел:

God bless all merry English!

May nothing them dismay.

(Помилуй, Боже, всех веселых англичан! Пусть ничто не печалит их!)

Такое нарочитое веселье, добросовестно приспособленное к 25 числу, было очень скучно – и посему я чрезвычайно обрадовался, когда получил возможность посетить на 3-й день Святок обед сандвичей.

Сандвич – это, собственно, бутерброд. Но на лондонском жаргоне этим словом обозначаются особые люди, которые, как хлеб маслом, угобжаются досками для наклеивания афиш. Доски эти прикреплены к железному кольцу, которое сандвичи продевают через голову. К этому же кольцу на железных ножках установлена третья доска над головою сандвича. Все это чрезвычайно громоздко, неуклюже и, главное, ненужно, так как тротуары, стены домов, дилижансы и скатерти ресторанов – все это утилизируется объявителями. Но тугая рутина, та самая, которая подсказывает англичанам заводить у дверей молотки, когда есть электрические звонки; пользоваться деревянными лестницами, когда пожары и дороговизна дерева должны бы навести на мысль о железных, – эта самая рутина заставляет их надевать ежедневно ненужное ярмо на многие тысячи человек.

Я никогда не мог без боли смотреть на этих тружеников. Длинной вереницей проходят они друг за другом – медленным, похоронным шагом. Стоять на месте им нельзя – нужно вечно двигаться, вечно совать прохожему в глаза свои афиши. Кольцо тянет спину, голова без конца дергается, ни выровняться, ни отдохнуть за весь день нельзя. Главное же мучение – это унизительное несоответствие между знаменосцем и его знаменем.

На афише изображены жирные яства модного ресторана – сандвич голоден и тощ.

Афиша кричит о доблести лакированных сапог славного Питера Робинзона – у сандвича на ногах вместо обуви какое-то решето. Афиша напоминает вам, что сегодня в Гаррик-театре «Веселые бабы Виндзора»^[216] – сандвич угрюм, жалок, и слово «веселый» выглядит с его афиши как злобное издевательство.

Воскресная либеральная газета «Reynolds’s Newspaper» задолго до праздников подняла громкий клич, взывая к читателям о помощи этим несчастным. Помощь должна была заключаться в устройстве рождественского обеда. Рождественский обед это – нечто священное в Англии. Достаточно сказать, что англичане, когда хотят сильно выбраниться, говорят:

– Дай Бог, чтоб ты остался без обеда на Рождество!

На призыв отозвались многие. Королева дала 20 фунтов. Собралось несколько тысяч. И газета Рейнольдса смогла пригласить в Ламбет 1500 сандвичей. (Ламбет – это самая нищенская часть Лондона, и там пребывают почти все сандвичи.)

Когда я пришел в здание Ламбетской бани, я застал пиршество в полном разгаре. Длинные столы усеяны сгорбленными фигурами. В банях помещение тесновато, снять пальто негде, – поэтому кто пришел в пальто – так в нем и сидит за столом. Но не многие испытывают это неудобство – т. к. только 2–3 % владеют такою роскошью. Шляпа каждого – под стулом. За спинками у них лакеи – в черных фраках, брезгливо разносящие дымящуюся снедь своим чумазым господам.

Оркестр гремит рождественские гимны. Все сосредоточенно жуют. Устроители обеда поздравляют своих гостей с праздником, жмут им руки, славят их за тяжелый труд – и все это так тактично и задушевно, что первая неловкость исчезает – и над столом скоро шумит общий разговор.

Я подсел к одному из стариков – и после нескольких общих фраз узнал, что каждый сандвич зарабатывает в день – летом 1 шил., а зимою 1 шил. 2 пенса. То есть как раз столько, сколько стоит 1 ф. мяса. Сандвичи вряд ли не самые неорганизованные представители труда в Англии. У них нет ни сколько-нибудь тесных артелей, ни связей с юнионом. Это потому, что каждый из них смотрит на свой труд как на случайный, временный. Хотя между обедающими были нередки люди, сандвичующие уже 40 лет и больше. Та же разрозненность установила столь низкий заработок, который проистекает еще оттого, что предложение сандвичевых плеч куда больше спроса на них. В этот год особенно плохо. Хлопковый голод пригнал из Манчестера сотни безработных. Куда идти? Конечно, не иначе как в сандвичи. – А тут еще понаезжало из России евреев – видимо-невидимо. Они за 5 пенсов (20 коп.) берутся ходить с афишами. Совсем хлеб у нас отбивают. That’s the devil of it!^[217] – и старик стал ругать своих конкурентов.

Я отошел от него. Обед кончился. Каждому из участников дали по флорину (1 руб.) и по костюму. Это был сюрприз, и потому радость сандвичей просто неописуема. Раскрасневшись от эля, они прыгали, как мальчишки. Так что, когда, очистив залу от столов, устроили «курильный концерт» (каждому дали трубку и табаку), то все они были так взволнованы, что музыки никто и не слушал.

Мой старик взял за пуговицу какого-то курчавого человека и, забывши свою недавнюю брань, пространно доказывал ему, что, собственно, все люди братья, что на земле должен быть мир, а в человецах благоволение…

Но кто же знает, что скажет тот же старик, когда платье износится, а от флорина не останется ни фартинга.