Читать книгу - "Соловушка НКВД - Юрий Мишаткин"

Он набрался терпения и ждал обязательных в любом следствии очных ставок со свидетелями и проходящими с ним по делу. Больше других хотелось увидеть Лаврентия. Верил, что пребывание в неволи не сделало его слабым, он не сдался, прочитанные следователями показания сфабрикованы, грубая подделка. Но на очередном допросе встретился не с тем, кого ожидал, а с Кобуловым, в последний год войны 1-м заместителем наркома госбезопасности.

— Проводится очная ставка. Гражданин Кобулов, повторите показания о враждебной, антипартийной, антисоветской деятельности гражданина Меркулова.

Богдан Захарович не смотрел в сторону земляка, ровесника, с которым одновременно пришел в Грузинскую ЧК. С поспешностью, от волнения неправильно ставя в словах ударения, с сильным акцентом вылил на Меркулова ушат помоев. Слушать подобное от человека, с кем немало пережито, выпито, было мерзко. Тот, кто прежде клялся в дружбе до гроба, расписался на листах протокола и был уведен.

Меркулов стал искать причину поведения Богдана.

«Настолько сильно изменился, что сразу не узнал. Глаза бегали, руки дрожали, как у карманника, которого схватили на месте преступления. Видимо, пригрозили в случае отказа оговорить меня стереть в лагерную пыль всех родственников, начиная с престарелых родителей и кончая маленькими детишками. Ожидал предательства, но только не от него. Напрасно обрадовался при виде знакомого лица. И такого обнимал, пил за его здоровье, делился с ним самым сокровенным?».

— Как имели возможность удостовериться, против вас и недавние сослуживцы, так называемые друзья. В отличие от вас они идут навстречу следствию, не затягивают его, не посчитали зазорным стать на колени перед самым справедливым, гуманным в мире правосудием.

Меркулов продолжал размышлять: «Богдан был предельно честен. Как же мог потерять честь, совесть, достоинство и скатиться до лжи? Вряд ли беспокоится только о семье, хочет сохранить собственную шкуру…»

Еще подумал, что, судя по всему, напрасно ждать суда, оправдательного приговора, если отметет лживые наговоры, выскажет все, что думает об аресте, следствии, уже не выйдет на свободу.

«Суд, точнее, пародию на него, сделают закрытым, как прежде было с Ежовым, маршалами, генералами, расправятся в тюремном подвале. В печати в двух строках сообщат, что страну избавили от нового заядлого врага — помесь троцкиста и фашиста».

Когда прочитал показания против себя Мешика, Деканозова, Влодзимирского, появилось желание немедленно вымыть руки, смыть прилипшую к ним с протоколов грязь.

— Как видите, о вашей роли в подготовке государственного переворота, превышении власти следствие информировано подробно. Дополните показания, — посоветовал Успенский.

— Есть подобное от Берии?

— Да, притом подробные, рассказывающие и о ваших преступных деяниях. Все подтверждено документами. Следствие можно закрыть, дело передать в суд, один вы задерживаете начало процесса.

— Так будет суд?

— И весьма скоро. Признания нужны в первую очередь вам, чтобы облегчить участь.

— Примеряете метод кнута и пряника? Вначале стращали карами, теперь умасливаете.

Успенский не прореагировал на замечание.

— Крайне глупо, нелогично продолжать отрицать неоспоримое. Считал вас умным, умеющим смотреть далеко вперед. Другие оказались благоразумнее, тот же Берия с готовностью признался, что зимой сорок первого года собирался заключить тайное перемирие с фашистами, за прекращение их наступления отдать часть Украины, Белоруссии, Карельский перешеек, румынам вернуть Молдавию. Дополните эти показания, расскажите о вине перед Отчизной тех, с кем трудились бок о бок, плечом к плечу.

— Роль доносчика претит. Доносительством потеряю уважение к себе.

— Упрямство отразится на приговоре.

— Значит, суд состоится? Назначен день открытия? Определено место проведения?

— Со временем узнаете. Пока сообщу одно: суд будет закрытым и не в Доме Союзов — негоже усаживать на скамью подсудимых там, где недавно стоял гроб с телом дорогого вождя. К тому же нельзя отвлекать народ от выполнения и перевыполнения производственных планов.