Читать книгу - "Сто голосов - Скотт Макконнелл"

Мой первый непосредственный контакт с Айн произошел, когда я работала над постановкой Легенды пентхауса, когда пьеса была поставлена в театре McAlpine в 1973 году.

Постановку осуществляли Фил и Кей Смит, Глория Альтер исполняла обязанности генерального менеджера. На моих плечах лежало сразу две обязанности: администратора и художника по костюмам, так как я обладала некоторым опытом в области театрального дизайна. Я делала костюмы для представлений меньшего масштаба. Но костюмы мы не шили, а покупали.

Кажется, меня познакомили с Айн на одной из репетиций, но поговорить впервые пришлось, когда она пришла, чтобы обсудить некоторые технические аспекты представления, в частности освещение, декорации и костюмы. Она сидела примерно на расстоянии двух третей глубины зала от сцены, a я часть времени сидела позади нее, а часть рядом с ней, слушая ее комментарии по части костюмов и других технических аспектов. Ей понравились все костюмы, за исключением «Пузана» Ригана. Она считала, что костюм придавал ему карикатурное обличье; я придала ему облик гангстера, a она хотела, чтобы он выглядел как бизнесмен в очень сдержанном, элегантном, хорошо пошитом костюме. Говоря в современных терминах, она предпочла бы одеть его в костюм от Армани.

А как она объясняла это желание?

Она хотела, чтобы костюм чуть противоречил типажу. Она считала, что этот персонаж не принадлежит к числу откровенных и ярко выраженных гангстеров; по ее мнению, Риган никогда не надел бы тот костюм, которым я его наделила. Комментарии ее носили исключительно деловой, не грубый характер.

Вы не помните ее мнения о других аспектах постановки?

Не помню, что она говорила по поводу освещения или декораций. Могу сказать только то, что она ими не возмущалась. Я была даже удивлена отсутствием критики с ее стороны. Впрочем, думаю, что она со всем соглашалась, потому что прекрасно понимала, что можно ожидать от малобюджетной постановки. В этом плане она была вполне профессиональна. Ей было кое-что известно насчет театра, она понимала, что можно от него ждать, а чего нельзя.

Меня она не пугала. Она держалась очень спокойно, очень по-деловому, чрезвычайно четко, без малейшей расплывчатости. Она сидела тихо, говорила немного. Она всегда знала, чего хочет и чего не хочет. И говорила это, не распространяясь — в очень профессиональной манере, на мой взгляд.

Вы помните, какого мнения осталась она о постановке?

Она была удовлетворена. Не думаю, чтобы она была в восторге, однако считала, что все в порядке, за исключением некоторых не авторизованных изменений в сценарии, которые, как я слышала, были внесены после премьеры. Опять-таки, она была реалисткой. С моей точки зрения, постановка была не слишком хорошей.

Расскажите мне о втором этапе ваших взаимоотношений.

Я посещала квартиру Айн вместе с Гарри. Иногда он говорил о том, что интересовало его, иногда этим занималась она, однако при мне они в основном не обсуждали интеллектуальные темы, а играли в скрабл. Поначалу при этом присутствовал и Фрэнк.

В то время Фрэнк был уже болен, и мне особенно запомнился один из вечеров, так как Айн всегда словно бы не замечала, что с ним не все в порядке. Она задавала ему вопросы и обращалась с ним так, словно он был совершенно в здравом уме, в то время как это было совсем не так. Помню, что я не могла решить, правильно или жестоко она поступает. Конечно, никакой жестокости в ее обращении не было, однако к тому времени он уже впал в старческое слабоумие, но она разговаривала с ним так, будто он мог понять смысл ее слов, что на самом деле было далеко не так.

Однажды — должно быть, через пару лет после того, как мы с Гарри прекратили романтические отношения, однако оставались очень хорошими друзьями — Гарри и Айн играли в скрабл, a я следила за ходом игры. Айн склонила голову и, судя по виду, размышляла над тем, сказать что-то или нет. В то время нас с Гарри всегда спрашивали о том, не вернемся ли мы друг к другу, поскольку мы оставались такими хорошими друзьями. Итак, она сидела опустив голову и рассеянно передвигала по столу фишки скрабла, явно собираясь что-то сказать, a мы с Гарри ждали, чем все это закончится. Мы оба сидели на противоположной от нее стороне стола. Она по-девичьи прятала глаза, а потом сказала: «Можно я спрошу вас кое о чем?» Мы с Гарри дружно проговорили: «Нет!» Однако она не обратила на нас внимания. Я даже не уверена в том, что она слышала нас. Она сказала что-то вроде: «Почему вы больше не вместе?» Мы дали ей кое-какое объяснение, и она больше не поднимала эту тему. Однако это было так мило с ее стороны, даже не столько то, что она думала о нас, как то, в какой манере, застенчивой и ненавязчивой, она задала свой вопрос, считая необходимым проявить о нас кое-какую заботу.

Опишите ее дружбу с Гарри.

Они определенным образом симпатизировали друг другу. Гарри любил дискутировать с ней. Гарри и Айн часто затевали философские споры, развлекавшие их обоих. Хотя дискуссии могли происходить очень жарко, в них не бывало никакой едкости и колкостей. Помню, однажды они жарко спорили на какую-то тему до того мгновения, когда мы стали уже уходить… мы даже вышли за дверь ее квартиры, однако Гарри повернулся, снова открыл дверь и сказал ей: «А все-таки я не согласен!»

Расскажите еще о том, как вы трое ладили между собой.

Она всегда была приветлива и любезна со мной. Когда к ней приходил гость, она встречала его обходительно и предлагала чего-нибудь выпить. Но как только у них с Гарри начиналась беседа на интеллектуальную тему, можно было умереть, но не дождаться капли внимания к себе. Впрочем, она была чужда условностей, и поэтому я без всяких колебаний могла спросить: «А можно мне взять что-нибудь у вас на кухне?» И она была рада тому, что я сама залезу в ее холодильник, избавляя ее от хлопот. В этом отношении она формальностей не соблюдала.

Во время дискуссий она держалась очень спокойно. Она полностью погружалась в обсуждаемую тему. Я не помню, чтобы она когда-нибудь сердилась на Гарри, что бы он ни говорил, в чем бы не соглашался с ней. Я никогда не видела в ней, даже во время сессий вопросов и ответов, раздражения на человека, а не на идею.

Впрочем, был такой случай, когда я задала ей вопрос по интеллектуальной теме, которую они обсуждали, и она чуть возвысила голос и даже рассердилась. Такой я ее не видела. И потому спросила: «Но почему вы кричите на меня?» На самом деле она не кричала, просто немного возвысила голос. Она остановилась и сказала: «Ой, я совсем не кричу». Просто эта идея вывела меня из себя. И я поняла, что она не воспринимает себя как «великого человека». Безусловно, она осознавала собственную силу и значимость, однако это не отражалось на уровне личных взаимоотношений. То есть в ней не было никаких: «Да вы знаете, кто я такая?» Или: «Вам известно, с кем вы говорите?» Такие соображения были не в ее характере.

И она изменила свое поведение после этих ваших слов?

Да, она сразу же успокоилась, раздражение оставило ее.

Она что-нибудь рассказывала вам о мистере О’Конноре после его смерти?