Читать книгу - "Наталья Гончарова - Вадим Старк"

Жизнь в деревне позволила Наталье Николаевне экономить, на даче под Петербургом ей пришлось бы истратить куда более значительные суммы, которых у нее не было. Справедливо писал князь Вяземский Наталье Николаевне 6 июня 1841 года: «Вы прекрасно сделали, что поехали на несколько месяцев в деревню. Во-первых, для здоровья детей это неоцененно, для кошелька также выгодно. Если позволите мне дать вам совет, то мое мнение, что на первый год нечего вам тревожиться и заботиться об улучшении имения. Что касается до улучшения в доме, то это дело другое. От дождя и ветра прикрыть себя надобно, и несколько плотников за небольшие деньги все устроить могут. Если вы и сентябрь проведете в деревне, то и тут нужно себя оконопатить и заделать щели».

Вяземский сам давно собирался посетить могилу Пушкина и, наконец, чтобы исполнить свое намерение, воспользовался пребыванием в Михайловском его вдовы. Уже совсем было собравшись, он писал ей 8 августа 1841 года: «Смерть мне хочется побывать у вас…» Обстоятельства задерживали его в Петербурге, и спустя четыре дня он вновь сообщил Наталье Николаевне о своем желании посетить ее: «Я еще не теряю надежды явиться к моей помещице». Выбрался же он только через месяц, о чем позднее писал А. И. Тургеневу: «В конце сентября я ездил на поклонение к живой и мертвому, в знакомое тебе Михайловское к Пушкиной. Прожил у нее с неделю, бродил по следам Пушкина и Онегина».

Вяземский покинул Михайловское 2 октября, взяв с собой написанное накануне письмо Натальи Николаевны брату, которое он должен был отправить более надежной петербургской почтой. Вовсе отчаявшись получить обещанные Дмитрием Николаевичем деньги, она писала: «Я нахожусь здесь в обветшалом доме, далеко от всякой помощи, с многочисленным семейством и буквально без гроша, чтобы существовать. Дошло до того, что сегодня у нас не было ни чаю, ни свечей, и нам не на что было их купить. Чтобы скрыть мою бедность перед князем Вяземским, который приехал погостить к нам на несколько дней, я была вынуждена идти просить милостыню у дверей моей соседки, г-жи Осиповой. Ей спасибо, она по крайней мере не отказала чайку и несколько свечей. Время идет, уже наступил октябрь, а я не вижу еще момента, когда смогу покинуть нашу лачугу».

Ее определение, данное дому в Михайловском, невольно заставляет вспомнить пушкинское «наша бедная лачужка». Правда, его поэтическое восприятие любимого времени года — «октябрь уж наступил» — не вызывает никакого энтузиазма у вдовы. А уж для жизни зимой дом и вовсе не был пригоден. Вяземский еще до посещения Михайловского отговаривал Наталью Николаевну от того, чтобы остаться на зиму в деревне: «О зиме и думать нечего, это героический подвиг, а в геройство пускаться ни к чему». Он заметил: «Хотя вы человек прехрабрый…», — тем не менее отсоветовал ей оставаться в Михайловском на зиму: «Но на зимний штурм лазить вам не советую. На первый раз довольно и летней кампании».

В декабре 1841 года, вспоминая свое путешествие в Михайловское, Вяземский писал Нащокину: «Я провел нынешнюю осенью несколько приятных и сладостно-грустных дней в Михайловском, где все так исполнено „Онегиным“ и Пушкиным. Память о нем свежа и жива в той стороне. Я два раза был на могиле его и каждый раз встречал при ней мужиков и простолюдинов с женами и детьми, толкующих о Пушкине».

Обратно в Петербург Вяземский проследовал через Псков, о чем написал Наталье Николаевне уже из Царского Села 7 октября: «Как я вас уже предуведомлял, я для успокоения совести провел день в Пскове, то есть чтобы придать историческую окраску моему сентиментальному путешествию. Поэтому я предстану перед вашей тетушкой не иначе как верхом на коне на псковских стенах и не слезу с них. Она мне будет говорить о вас, а я буду говорить о стенных зубцах, руинах, башнях и крепостных валах».

Когда Наталья Николаевна окончательно потеряла надежду на получение денег из Полотняного Завода, она направила 10 сентября письмо в Опеку с просьбой выделить ей дополнительные средства ввиду необходимости оплаты квартиры в Петербурге, найма учителей и прислуги. 1 октября, рассмотрев ее прошение о «законном пособии», Опека «положила»:

«а) На наем учителей, квартиры и прислуги для детей покойного А. С. Пушкина выдавать, сверх всемилостивейше пожалованных 6000 руб. ассигнац., по 4000 рублей (кои составляют серебром 1142 р. 85 ⁵/₇ к.) в год из процентов, следующих на капитал 42 336 р. 24 ²/₇ коп. серебром, состоящий ныне в билетах кредитных установлений, и выдачу сей суммы производить с сентября сего 1841-го года».

Тогда же, 10 сентября, Наталья Николаевна ответила на полученное накануне письмо брата Дмитрия от 18 августа, в котором он с большим запозданием известил о рождении у него 30 июля дочери, что в какой-то мере оправдывало его и в задержке денег, и в неисполнении обещания приехать в Михайловское. Только теперь он вознамерился прислать сестрам лошадей, на что Наталья Николаевна отозвалась: «Мое желание не осуществилось, они мне нужны были летом, а зимой я прекрасно обойдусь без них. И я не смогу добровольно отказаться от 1500 рублей, что получаю от тебя. Если ты хочешь оказать мне услугу, то не посылай лошадей. Бог знает, смогу ли я еще держать экипаж этой зимой. Занятия детей начинаются и потребуют, следственно, большую часть моего дохода».

Выручил Наталью Николаевну Г. А. Строганов. Уже вернувшись в Петербург, она сообщила брату: «Последние дни, что мы провели в деревне, было что-то ужасное, мы буквально замерзали. Граф Строганов, узнав о моем печальном положении, великодушно пришел мне на помощь и прислал необходимые деньги на дорогу». 23 октября 1841 года Наталья Николаевна со всем семейством тронулась в обратный путь.

В декабре 1841 года, оглядываясь на время, проведенное в деревне, она пишет П. В. Нащокину: «Мое пребывание в Михайловском, которое вам уже известно, доставило мне утешение исполнить сердечный обет, давно мною предпринятый. Могила мужа моего находится на тихом уединенном месте, место расположения однакож не так величаво, как рисовалось в моем воображении; сюда прилагаю рисунок, подаренный мне в тех краях — вам одним решаюсь им жертвовать. Я намерена возвратиться туда в мае месяце, если вам и всему семейству вашему способно перемещаться, то приезжайте навестить нас…»

Как и предполагала Наталья Николаевна, в мае следующего года она снова отправилась в Михайловское. Туда же в то лето приехали и Сергей Львович, и Лев Сергеевич.

Е. Н. Вревская писала брату 14 апреля 1842 года из Петербурга: «Лев збирается чрез полторы недели ехать в Тригорское. Он почти всякой день у меня бывает, но теперь нас разлучает Нева. Его частые посещения дают повод к разным заключениям, совершенно ложным. Недавно Алек. Ник. Гончарова, встретя его где-то, удивилась и сказала: Comment! quel miracle: vous n’êtes pas chez la baronne?^[149] Недавно Карамзина Софья ему призналась в своей любви, да еще со слезами. А Нат. Ник. его бранила сурьозно, что очень не морально: сводить с ума, не чувствуя сам к ней ничего». 5 мая Евпраксия Николаевна продолжила информировать брата о столичных новостях: «Я всякий день имею удовольствие видеть обеих Пушкиных. Лев едет в конце этой недели в наши края. Дороговизна Петерб. его выгоняет, а отец сердится. Наталья Ник. едет в Москву. Я ее и здесь еще ни разу не видала»; «Я еду в сопровождении Льва, что мне вовсе не нравится. Старик тоже збирается к нам в Голубово, но не смеет совсем решиться, боясь обидеть Нат. Ник., которая его совсем не приглашает».