Читать книгу - "Фаворит. Том 2. Его Таврида - Валентин Пикуль"

– Тогда я продам свою шпагу султану Турции.

– Продавайте кому угодно. Вы нам не нужны…

Во всем этом какой-то рок! Указ о принятии иностранцев волонтерами на русскую службу с понижением на один чин вышел за два дня до того, как будущий император Франции подал о том прошение. Опереди он этот указ, и Франция не имела бы Наполеона, а русская армия, возможно, имела бы одного лишнего генерала…

Много позже Суворов высказался о Наполеоне:

– Резв! Всю тактику у меня побрал. Но если когда-либо повстречаю воришку, заставлю его вернуть все краденое…

* * *

Нет, не едино на штык уповал Суворов. «Огнем открывать победу!» – не раз говорил он. Хорошим стрелкам позволял выбегать из цепи или каре, сражаясь в одиночку (а кто тогда думал о снайперах?). Солдату давал Суворов по сотне выстрелов на ружье (где еще в мире бывал такой запас?)…

Устранив Румянцева от войны, светлейший часть полевой армии доверил князю Репнину, а Суворову повелел: не терпеть перед собой скоплений противника – рассеивать. Турки ждали, когда в реках спадет высокая вода, чтобы выступить в поход. Выдвинутый вперед суворовский корпус остановился в Бырладе, почти смыкаясь флангами с австрийцами принца Кобургского. Потемкин предупреждал: Австрия склонна к замирению с турками, потому необходима победа, дабы от мира их отвратить. Из предупреждения слагался логический вывод: Юсуф-паша будет стараться разбить корволант Кобургского, чтобы затем вывести из войны «Священную Римскую империю».

Суворов завтракал с офицерами. Завтрак состоял из жирных сельдей, вареных языков и свежего масла. За едою полковник Швейцер часто ссылался на газетные известия: «В газетах пишут, если можно верить газетам…

– Не верьте! – сказал Суворов умнику. – Человеку пристало знать и другие вещи, о коих в газетах – ни гугу.

– Однако же излагают там ясно.

– В газетах ясно. А вот у нас ничего не ясно…

Была середина лета – разгар кампании. Князь Репнин разрешал Суворову действовать по своему усмотрению:

– Но чтобы не позже шести дней вернулись к Бырладу. Поймите, я разрешаю вам то, чего не разрешил бы вам Потемкин…

Потемкин и Репнин имели очень много власти, зато ответственность за исход кампании свалили на одного Суворова. Был жаркий день, когда прискакал курьер от принца Кобургского, молившего о помощи: оттоманский корпус в 40 тысяч валил прямо на его корволант. Суворов объявил марш:

– На Фокшаны! Наступление. Ярость. Ужас. Слово «ретирада» из лексикона исключается… Христос с нами!

Начался суворовский марш: 60 верст за 28 часов. Кобургский примчался на встречу с Суворовым.

– Скажите ему, что я пьян, – отвечал тот из палатки.

Кобургский пожелал видеть его вторично.

– Скажите, что я молюсь богу.

Принц не погнушался снова явиться к нему.

– Скажите, что я снова напился и теперь сплю…

Союзников было в четыре раза меньше, нежели турок, и начинать битву австрийцы боялись. Однако Суворов не принял от них никаких возражений; он послал курьера.

– Ваше высочество, – доложил тот принцу, – если ваши войска не выступят, наши семь тысяч бой все равно примут.

– Передайте его высокопревосходительству, что, ценя таланты его, подчинясь дирекции суворовской… Езжайте!

Ночь прошла в движении, для турок незаметном. Говорили шепотом, на речных бродах переправлялись без шума. Конница в 15 тысяч сабель ожидала их перед лесом Фокшанским. Пять часов бились здесь насмерть, но атаки отразили и стали огибать лес: Суворов слева, Кобургский справа. Затем Суворов шагнул в гущу леса, повел войска за собой, показывая, как надо продираться через колючий кустарник. Зато, когда вышли из зарослей, все турецкие пушки были обращены не к лесу, а в другую сторону: успех! Союзники двигались в плотных каре, следом за ними пушки громили турецкую артиллерию.

– Огнем, огнем их! – подбадривал канониров Суворов, потом велел ударить в штыки: турки побежали. – Кавалерия, – указал Суворов, – бери их в шашки… руби, гони!

Теперь только успевай собирать трофеи: обозы, верблюдов, амуницию, фуры с ядрами, аптеки, быков, знамена и халаты.

Суворов средь офицеров отыскал Швейцера.

– Кстати, и о газетах! – сказал он ему. – В газетах пишут, что цесарские солдаты от турок неизменно бегают. А сегодня при Фокшанах они заставили турок бегать…

Обычай войны требовал дележа добычи. На гнедой кобыле, издали сняв шляпу, к Суворову подъехал принц Кобургский:

– Надеюсь, что эта процедура не омрачит праздника! Что вы хотите от меня? Бунчуки? Верблюдов? Или пушек?

– Все поровну, а провиант оттоманский отдаю вам целиком, благо мне поспешать в Бырлад надобно…

Заметив, что Суворов слегка припадает на ногу, принц Иосия Кобургский заботливо осведомился – не ранен ли он?

– Бог миловал на сей раз. А то, что хромаю, так это по дурости: на иголку швейную наступил пяткой. Оттого-то турки, мою хромоту приметя, и прозвали меня «Топал-пашою».

Пока солдаты делили трофеи, пока они там бегали по валашским деревням в поисках вина, принц Кобургский, добрый малый, устроил в своем шатре союзный обед.

– В первый раз, – сказал он Суворову, – вы были пьяны, во второй молились, а в третий спали… Скажите, генерал, отчего не пожелали вы беседы со мной до битвы?

Суворов охотно выпил и съел свежий огурчик.

– А к чему лишние разговоры? Уверен, что ваше высочество с моими планами не согласились бы. На споры мы потратили бы весь день. Остались бы при этом друг другом недовольны. И конечно, я бы вам уступил: вы – тактик. Тактики я не знаю, да вот беда – тактика меня хорошо знает!

Николай Васильевич Репнин послал принцу Кобургскому очень горячее поздравление с победой, за что и получил нагоняй от светлейшего: «Вы некоторым образом весь успех ему отдаете. Разве так было? И без того цесарцы довольно горды».

А сам похаживал, довольный, говоря Попову:

– Пишет мне Суворов реляции свои на таких мизерных бумажках, что и курице не подтереться… Или бумаги на слова жалеет? Как же мне матушке-государыне о Фокшанах докладывать, ежели из его «синаксарий» одно мне ясно: победил!

Сейчас они жили только войной, и Василий Степанович Попов счел нужным намекнуть, что влияние Платона Зубова при дворе делается уже опасным. Светлейший беззаботно ответил, что все эти Зубовы (а сколько их там?) для него – даже не гады подколодные, а хуже червей поганых:

– Что они сделают, ползая под могучим дубом?

Сытое лицо Попова вдруг исказила гримаса.

– Не заблуждайтесь, ваша светлость, – сказал он. – Для дуба не змеи, а черви опасны, способные подточить самые могучие корни… Ведь у Платона Зубова еще три брата: Николай, Дмитрий и Валериан, жадные до власти и удовольствий.