Читать книгу - "Двойной заговор. «Неудобные» вопросы о Сталине и Гитлере - Александр Колпакиди"

Загадка быстрых признаний

Надо наконец поговорить и о показаниях на следствии и на суде. Знаете, к ним можно относиться по-разному, — но только в нашей стране победившего бреда официальные материалы следствия выносятся за рамки истории и не рассматриваются вообще. Было бы естественно, если бы их обсуждали, оспаривали — но их изначально выносят за скобки, объявляя лживыми от начала до конца.

Давайте, что ли, тогда уж распространим этот метод и объявим «выбитыми» и недостоверными, например, все показания декабристов. Никакого тайного общества не было, просто солдатики в честь коронации перепились и поперли на площадь, а гадкие власти свалили вину на офицеров, которых злобный Николай по каким-то причинам не любил. Смеетесь? А что тут смешного? Разве такого, в принципе, не могло быть?

И все же — почему они так легко давали показания, все эти генералы?

Принято думать, что признаваться им было не в чем, что они были чисты, как стеклышко, и показания подписывали только под пытками или в надежде сохранить жизнь. Ну, насчет той версии, что ради того, чтоб остаться в живых, можно пойти на что угодно — так это версия для современного человека (и то не для всякого), для которого верх риска — прогуляться ночью за сигаретами. Они все воевали, лично Тухачевский за полгода войны получил пять орденов за храбрость. Более того: для царской армии, воспитанником которой он являлся, не было ничего необычного в том, что офицеры стрелялись, бросая под ноги не только временную жизнь, но и вечную — если не видели иного способа спасти свою честь. Военные — это каста, для которой честь превыше жизни. И вы хотите сказать, что эти…

О чести разговор особый. Тот же Тухачевский не видел ничего дурного в том, чтобы устроить переворот, но как он защищался на суде от обвинений в шпионаже! Жизнь это ему спасти не могло, но быть заговорщиком — это не бесчестно, а шпионом — позорно.

Есть объяснения и более изысканные. Например, историк Николай Черушев^[62] считает, что, когда следствие заходило в тупик, «на помощь приходила партия, точнее, партийная дисциплина, этот важнейший инструмент воздействия на арестованных… Призыв к партийной совести, к признанию своей вины во имя высших интересов партии… играли в этом деле далеко не последнюю роль. Наглядно это подтверждено материалами следствия над Зиновьевым и Каменевым…»

Ну, что тут можно сказать… очень трогательно. Возможно, Зиновьев и Каменев к тому времени уже умом и тронулись. Но какой телепатией можно вызвать на большевистское самопожертвование такого человека, как Тухачевский?

А теперь о так называемых «незаконных методах допроса». Давайте вспомним еще двоих репрессированных военачальников. Примерно в то же время были арестованы комдив Рокоссовский и комбриг Горбатов. Их тоже допрашивали следователи НКВД, надо думать, в том же режиме, что и прочих. Ни тот, ни другой ни в чем не признались. Оба были освобождены. Ничего не признал и упоминавшийся в показаниях Тухачевского И. И. Смолин, заявивший на суде, что те, кто давал показания, его оклеветали — хоть ему это и не помогло, но он держался. Подобную стойкость проявляли и другие арестованные, в том числе и женщины. После войны, например, следствие по делу Еврейского антифашистского комитета шло четыре года. Подследственными были представители интеллигенции — не самые стойкие на земле люди. И все равно: те, кто давал показания, давали их после многомесячных допросов. Некоторые так и не признали за собой никакой вины.

Повторим еще раз: НКВД весны 1937 года и НКВД осени того же года — это две разных организации. Весной «раскалывали» заговорщиков. Осенью «кололи» невинных. Мы сейчас говорим не о том, кто арестован обоснованно, а кто нет. Мы говорим о пытках.

В вышеупомянутой «Справке», кстати, описываются «незаконные методы», применявшиеся в «деле Тухачевского». Какие именно? Цитируем:

«В один из выходных дней после допроса в Лефортовской тюрьме некоторых обвиняемых… Николаев сказал: “Что еще делать, давайте набьем Гаю морду”, — поручил вызвать на допрос Гая и после вызова Гая Евгеньев, не дав ему ответить по существу заданного вопроса, ударил его…»

«…Гай начал давать показания по шпионской работе после того, когда Ежов обещал ему сохранить жизнь, заявив: “Пощажу”».

«Зам. начальника отдела Карелин и нач. отд. Авсеевич давали мне и другим работникам указания сидеть вместе с Примаковым и тогда, когда он еще не давал показаний. Делалось это для того, чтобы не давать ему спать… В это время ему разрешали в день спать только 2–3 часа в кабинете, где его должны были допрашивать и туда же ему приносили пищу… В период расследования дел Примакова и Путны было известно, что оба эти лица дали показания о участии в заговоре после избиения их в Лефортовской тюрьме…»

«Арестованные Примаков и Путна морально были сломлены… длительным содержанием в одиночных камерах, скудное тюремное питание… вместо своей одежды они были одеты в поношенное хлопчатобумажное красноармейское обмундирование, вместо сапог обуты были в лапти, длительное время их не стригли и не брили…»

Последние два фрагмента особенно ценны — они получены в 1955 году, когда социальный заказ был на разоблачение зверств режима — казалось бы, твори, выдумывай, пробуй! А всего-то и сотворили, что лапти да бороды, что для командиров, конечно же, унизительно, но… (А с другой стороны — попробуйте-ка полгода в тюрьме, да в сапогах!)

Из показаний бывших следователей, приведенных в «Справке», можно сделать вывод, что вроде бы физические меры воздействия применялись к Эйдеману и Якиру. Именно «вроде бы», потому что за доказательство эти свидетельства принять нельзя. «Якир шел в кабинет в форме, а был выведен без петлиц, без ремня, в распахнутой гимнастерке, а вид его был плачевный, очевидно, что он был избит Леплевским и его окружением». Сам следователь того, как били, не видел. (Из того, что свидетели видели сами, зафиксирован только один раз, когда Гая на допросе ударили по лицу.)

И это те чудовищные пытки, которыми за один-два дня ломали волю арестованных, заставляя их возводить на себя немыслимые поклепы — еще раз повторим: не женщин, не интеллигентов, не подростков — солдат…

А теперь о настоящих пытках и о том, как держались на допросах другие «красные генералы» (Выделено нами. — Авт.).

Из жалобы комбрига И. Е. Богослова на имя Л. П. Берии.

«Меня в течение двух шестидневок били каждый день кулаками и пороли нагайкой и палкой. Не видя конца этим пыткам и выхода, я стал писать, что от меня требовали… После первого перерыва этого допроса и отдыха в несколько дней… я отказался от данных показаний…»

Из заявления комбрига А. П. Мейера на имя Сталина:

«Здесь, в тюрьме, когда ко мне следователем Бледных были применены бесчеловечные меры физического и психического воздействия, я на 11-й день непрерывного допроса, когда не стало никаких больше сил, когда мне вынуждены были вызвать мед. помощь, я подписал ложные на себя и на др. лиц “показания”…»