Читать книгу - "Жанна – Божья Дева - Сергей Оболенский"

«Да, – но Господу первому послужив».

26 марта на заседании в доме епископа Эстиве зачитал 70 статей обвинительного акта, извлечённых из материалов следствия. «Было постановлено, что эти статьи составлены хорошо; что вышеназванная Жанна будет по ним допрошена… и что если она откажется отвечать после того, как ей будет сделано каноническое увещание, то будет считаться, что она призналась в их содержании».

На следующий день, 27 марта, её привели в парадный зал Буврейского замка, где опять, как в первые дни процесса, суд собрался с десятками асессоров. В её присутствии по требованию Эстиве был обсуждён вопрос о её приведении к присяге.

«После этого мы сказали Жанне, что все асессоры были людьми церковными и учёными, образованными в области божественного и гражданского права, и что все они желали поступать с нею со всем благочестием и со всей мягкосердечностью, к коим они и всегда были склонны. И так как у неё не было достаточных знаний по столь сложным вопросам, мы предложили вышеназванной Жанне выбрать из числа асессоров одного или нескольких, чтобы давать ей советы о том, что она должна отвечать».

Она понимала, конечно, чего стоил бы любой из таких адвокатов, и ответила с изысканной вежливостью:

– Очень вам благодарна и всему собранию за то, что вы наставляете меня о моём благе и нашей вере. И за советника, которого вы мне предлагаете, благодарю вас также. Но я не имею намерения расстаться с Советом, который даёт мне Господь. А насчёт присяги, которой вы от меня хотите, я готова присягнуть, что буду говорить правду обо всём, что относится к процессу.

«Так она и присягнула», – по своей старой формуле, которая позволяла ей отводить некоторые вопросы.

После этого Тома Курсельский приступил к постатейному чтению обвинительного акта, составленного Эстиве.

Во вступительной части судьям предлагалось «объявить её ведьмой, колдуньей, гадалкой, лжепророчицей, призывавшей и заклинавшей злые духи, суеверной, предавшейся волшебству, худо думающей о нашей католической вере, раскольницей, не признающей члена Символа Веры о Церкви и некоторых других, сомневающейся и заблудшей, кощунствующей, идолопоклонницей, проклятой и злодейственной, хулительницей Бога и святых, причиной соблазна, бунтовщицей, нарушительницей мира и противящейся его установлению, поджигательницей войны, жестоко жаждущей человеческой крови, призывающей к её пролитию, совершенно оставившей, без стыда, приличие и добрые правила женского пола, со срамом одевшейся в безобразные одежды и принявшей состояние военных людей, допускавшей и позволявшей в презрении к Богу почитать её и ей поклоняться, давая целовать свои руки и свою одежду, еретичкой или, по меньшей мере, сильнейшим образом подозреваемой в ереси».

В статье 1 обвинитель обращается к судьям: «Вам – одному как судии в своей епархии, другому как инквизитору веры – принадлежит право изгонять из вашей епархии и из всего королевства Французского ереси, кощунства, суеверия и прочие вышеназванные преступления, наказывать и исправлять еретиков» и т. д.

На эту статью она ответила:

– Верю, что отец наш папа Римский, епископы и другие церковные люди поставлены охранять христианскую веру и наказывать тех, кто от неё уклоняется; но что касается меня, насчёт моих дел я подчиняюсь только Небесной Церкви, то есть Богу, Пресвятой Деве и святым Царствия Небесного. Я твёрдо верю, что не уклонилась от нашей веры, и не хотела бы уклониться.

В манускрипте Юрфе после этого стоит оборванное начало какой-то дальнейшей фразы: «Я и прошу…» Можно думать, что именно тут разыгрался эпизод, о котором на процессе Реабилитации рассказали Маншон и Изамбар.

Первый из них говорит: «В то время, когда Девушку очень понуждали подчиниться Церкви (в своих последующих показаниях Маншон уточнил дату: «приблизительно на Страстной неделе», – а чтение обвинительного акта происходило в страстной вторник. – С. О.), Ла Фонтен, Изамбар и Ладвеню объяснили ей, что она может без страха подчиниться папе и Собору, потому что там (т. е., очевидно, на Соборе. – С. О.) будут представители от её лагеря так же, как и от других. И на следующий день она сказала, что готова подчиниться папе и Собору».

Сам же Изамбар показал, что однажды он ей сказал о Соборе, который должен был состояться в Базеле. Она спросила, что это такое. И узнав, что там будут представители клира всех стран, заявила, что подчинится Собору. Кошон, по словам Изамбара, встревожился настолько, что закричал: «Замолчите, чёрт возьми!» И запретил Маншону заносить её слова в протокол.

Нужно отметить, что в этой связи сам Изамбар, в отличие от Мантона, говорит только о Соборе, а о папе добавляет лишь то, что записано и в самом процессе: «Когда её спрашивали, готова ли она подчиниться суждению папы, она отвечала, что хочет, чтоб её к нему отвели».

Со своей стороны Маншон, опрошенный об этом вторично, подтвердил: «Я слышал, как епископ, когда Изамбар убедил её подчиниться Собору, сказал ему: „Замолчите, чёрт возьми“».

И конечно, Собор – каков бы он ни был в обстановке морального разложения клира – предоставлял единственную возможность выйти из этой с таким искусством построенной дилеммы: перестать повиноваться Церкви Небесной или стать непокорной Церкви земной. Вопрос о том, чтобы перестать повиноваться Церкви Небесной, для Жанны, конечно, не ставился: если она заявила, что готова подчиниться Собору, то, значит, была уверена в том, что этого Собор от неё не потребует. Со своим обычным здравым смыслом она, конечно, сознавала, что только Собор мог дать некоторую гарантию политической непредвзятости; но этого было мало: чтобы подчиниться Собору, она тут, как и всегда, должна была иметь интуицию высших реальностей – должна была быть уверена в том, что земная Церковь соборно не погрешит против велений Церкви Небесной и, напротив, силою Духа Святого сама подчинится той Церкви и будет «служить её выражением».

Перечтём: другие люди подсудны «папе Римскому, епископам и иным представителям духовенства»; но она «относительно своих дел» «подчинится только Церкви Небесной» – и Собору, поскольку Церковь земная в Соборе явится выражением Церкви Небесной; иначе она в своих делах не подсудна никому, потому что знает, что делает. Точка зрения настолько опасная, что протестантский богослов Теодор де Без, препровождая в Кембридж открытый им древний манускрипт Евангелия, снабдил его пометкой: «Лучше спрятать, чем публиковать». В главе VI Евангелия от Луки там стоит стих, выпавший из более поздних списков Нового Завета: «В тот день Иисус увидел человека, работавшего в субботу, и сказал ему: человек, благословен ты, если знаешь, что делаешь; а если не знаешь, проклят ты, нарушитель закона».