Читать книгу - "Расстрел "Белого дома". Черный Октябрь 1993 года - Александр Островский"

Позднее В. Б. Булгак поведал, что «в 5 часов вечера» к начальнику Миусского узла связи на улице Заморенова пришел «какой-то майор из Белого дома с пятью гражданскими автоматчиками и потребовал включить 205-ю станцию, которая обслуживает «Белый дом». Начальник узла сказал, что станция отключена не здесь и включить ее может только тот, кто ее выключал». Пришедшие не поверили в это и потребовали, чтобы им была предоствалены «технические схемы» и только через пять часов, т. е. не ранее 22.00, смогли выяснить, «что есть диспетчерский узел управления Московской сети – на Беговой аллее», после чего отправились туда[2247].

«Получив это сообщение, – вспоминает В. Б. Булгак, – мы позвонили нашим работникам, чтобы приняли меры безопасности. Те погасили свет, зашторили окна, настольные лампы поставили на пол. Стеклянные двери закрыли и изнутри забаррикадировались старой мебелью, успев перед этим снять наружную вывеску – “МГТС”… Подошедшая группа нашла среди жилых домов этот узел. Но ни вывески, вокруг темно. Походили вокруг, засомневались, а туда ли пришли… и ушли”[2248].

Из этого явствует, что ничего драматического к моменту появления В. Б. Булгака у первого вице-премьера в системе связи не было.

Между тем нагнетание страстей продолжалось.

Около 17.00 А. В. Коржаков позвонил жене в Архангельское и предложил ей срочно куда-нибудь уехать. Этот факт сразу же стал известен жене Г. Э. Бурбулиса, через нее другим жителем поселка, и там началась паника[2249].

Характеризуя свои настроения того дня, В. Л. Шейнис пишет: «Уже к вечеру 3 октября стало ясно, что сил милиции и внутренних войск, верных президенту, не хватает, чтобы справиться с мятежом»[2250].

«К шести часам вечера 3 октября, – вспоминает А. Б. Чубайс, – когда ситуация была слишком непредсказуема, я изложил Гайдару свой прогноз событий: утром 4 октября количество погибших будет измеряться не единицами, а сотнями. «Белый дом» либо будет разгромлен военной силой, а «белодомовцы» арестованы или уничтожены, либо, во втором варианте, нас с тобой здесь уже не будет»[2251].

О том, что нагнетание страстей имело провокационный характер, свидетельствуют воспоминания министра финансов Б. Г. Федорова, который именно 3 октября вернулся из своей поездки в США.

«Самолет, – пишет он, – приземлился в Шереметьево примерно в 16.00, и, страшно устав от длительного перелета с пересадкой, я отправился сразу в Архангельское на дачу. Приехав, на всякий случай позвонил Е. Гайдару и спросил, нет ли необходимости приехать в правительство»[2252].

Как вспоминает Егор Тимурович, 3 октября «на вечер, на 19.30, было назначено экстренное совещание членов правительства»[2253]. Мы знаем, что под председательством Б. Н. Ельцина члены правительства экстренно уже собирались утром этого дня. И новая встреча на тот день тогда не планировалась. Когда же было назначено новое «экстренное совещание»? Документальные данные на этот счет пока неизвестны. Но известно, что уехавший из Архангельского в Москву в 16.15–16.20 А. Н. Шохин уже знал о нем[2254].

Следовательно, к 16.15, то есть опять до звонка М. И. Барсукова Б. Н. Ельцину, решение о созыве новоого «экстренного совещания» правительства уже было принято и приглашения на него разосланы. Какая поразительная оперативность!

Из Шереметьево до Архангельского Б. Г. Федоров вряд ли добрался ранее 17.00. Очевидно, что к этому времени Е. Т. Гайдар был в курсе начавшихся событий и, уж, во всяком случае, знал о созыве «экстренного совещания». Как же он отреагировал на вопрос Б. Г. Федорова о необходимости «приехать в правительство?

Очень просто. «Сказал, что такой необходимости нет»[2255].

Это свидетельствует, что Егор Тимурович понимал: ничего драматического за происходящими событиями не скрывается.

Об этом же свидетельствует и тот факт, на который в свое время обратил М. Н. Полторанин. «Когда я ехал в Кремль мимо Лубянской площади, – вспоминает он о событиях вечера 3 октября, – во всей громаде здания Министерства безопасности горело может быть 3–4 окна»[2256]. Следовательно, и там не видели никаких оснований для тревоги.

«Опять, – пишет Б. Н. Ельцин, – созвонился с Барсуковым. Попросил его прислать в Барвиху вертолет. На всякий случай. На машине до работы двадцать минут… Через полчаса раздался гул вертолетов, машины прилетели из Внуково»[2257].

Однако, по свидетельству А. В. Коржако ва, «с 20 сентября» вертолеты «дежурили» «на даче в Барвихе постоянно»[2258]. Это означает, что Борис Николаевич решил приготовить их «на всякий случай» не к вечеру 3 октября, а за день до обнародования указа № 1400.

Б. Н. Ельцин утверждал, что, узнав о событиях у «Белого дома» он из Барвихи неоднократно связывался с М. И. Барсуковым, П. С. Грачевым, В. Ф. Ериным, А. В. Коржаковым. «Последняя информация, – писал Борис Николаевич, – была удручающая: боевики ведут штурм «Останкино». Там идет бой. В любой момент трансляция может прекратиться. Посоветовался с Коржаковым, как мне лучше ехать, решили, что на вертолете будет быстрее»[2259].

Прошло совсем немного времени и Б. Н. Ельцин был уже в столице. По его словам, на Ивановской площади в Кремле вертолеты приземлились «в 19.15»[2260]. Если учесть, что дорога от Барвихи до Кремля требовала 20 минут, то Борис Николаевич мог вылететь не позднее 18.55. Однако стрельба в Останкино началась после 19.10.

Между тем в подготовленной администрацией президента книге «Москва. Осень – 93. Хроника противостояния» говорится, что на территории Кремля его вертолет приземлился «в 18.30»[2261], а в изданной позднее книге «Эпоха Ельцина» утверждается, что Борис Николаевич вылетел в Москву «в 18 часов», а появился в Кремле «в 18 часов 20 минут»[2262]. О том, что его вертолет был в Кремле «около шести часов», а не в 19.15 пишет и А. В. Коржаков[2263].