Читать книгу - "Горбачев. Его жизнь и время - Уильям Таубман"

Война для Сергея Горбачева окончилась в конце 1944 года, когда его серьезно ранило при взрыве бомбы: огромный осколок рассек ему ногу. “Его могли убить десятки раз”, – дивился Горбачев. Отец получил медаль “За отвагу” (за форсирование Днепра под непрерывными бомбежками) и два ордена Красной Звезды. Однажды, уже в 1945 году, кто-то подбежал к Мише со словами: “Мишка, твой отец идет”. “Я как-то… во-первых, не поверил, откуда он, но я встал и пошел навстречу… Идем мы друг на друга, и он смотрит на меня, и я, что переживали мы, трудно даже сказать. Ну, здравствуй. Взял, обнял, идем, поглядел на меня, когда подошли, остановились, и он увидел, я был одет в рубаху, которая была из конопли сделана. Выращивали сами коноплю… Брюк не было. Поэтому шили сами, но шили из чего? Шерсть овечья, опять крутили, ткали ткань эту, из нее брюки… Они тоже так торчали. Вот я и явился, босиком, уже здоровый, и стою. Он глянул на меня и сказал эти слова, на всю жизнь мне запомнились: да, говорит, довоевались. Вот вам как жить”^[90].

Сергей Горбачев так никогда и не смог забыть все то, что видел и пережил на войне, – как и его сын. И тогда, и особенно позже, когда отец с сыном вместе часами работали в полях, Сергей рассказывал ему о страшных первых месяцах войны, когда красноармейцам не хватало оружия, была одна винтовка на двоих, а иногда они выхватывали винтовки у погибших товарищей и продолжали биться. Он описывал, как на его глазах однополчан косил пулеметный огонь. Вспоминал, как участвовал в рукопашном бою – таком жестоком и кровавом, что лишь через несколько часов солдатам удалось прийти в себя: “В голове одно: немец тебя или ты его. И никаких других мыслей. Бьешь, колешь, стреляешь, как зверь”. Отец Горбачева сражался под Курском (в крупнейшем во всей истории танковом бою), участвовал в освобождении Киева и Харькова. Однажды, когда группе саперов, куда входил Сергей Горбачев, не удалось подорвать стратегически важный мост, им угрожали расстрелом их собственные офицеры. Михаилу Горбачеву и самому довелось столкнуться с ужасами войны. Как-то раз, поздней зимой 1943 года, он с другими мальчишками в поисках брошенного немецкого оружия забрел на дальнюю лесополосу, и там они наткнулись на останки красноармейцев. “Описать это невозможно: истлевшие и изглоданные тела, черепа в стальных проржавевших касках, из прогнивших гимнастерок – выбеленные кости рук, сжимающие винтовки… Так лежали они, непогребенные, в грязной жиже окопов и воронок, взирая на нас черными зияющими дырами глазниц”^[91].

Быть может, именно этот тяжелый опыт мог бы объяснить исключительное нежелание Горбачева (когда он уже стал высшим руководителем СССР) применять силу и насилие для сохранения советской империи? Но, возможно, из-за того что в России его за это нежелание, вызывающее огромное восхищение на Западе, сильно осуждали, он отказался отвечать на этот вопрос в интервью.

Когда война закончилась, Горбачеву было четырнадцать лет. Во время войны сельская школа в Привольном закрылась на два года и снова открылась осенью 1944 года. Тогда Горбачев не испытывал особого желания учиться. “После всего пережитого это казалось слишком ‘несерьезным’ делом. Да к тому же, честно говоря, и идти-то в школу было не в чем”. Когда родители и дед со стороны матери узнали об этом, вспоминал Горбачев, они испугались: “обложили меня, как волка”^[92]. Сергей Горбачев с фронта написал жене: “Продай все, одень, обуй, книжки купи, и пусть Михаил обязательно учится”^[93]. Дед Пантелей тоже допытывался, почему Миша не ходит в школу.

– Не в чем, деда, обувки нет, – оправдывался Михаил.

– Бери мои сапоги. – И дед стащил с себя “кирзу”.

– Одеться не во что, – плакался внук.

– На мое, – и дед сбросил с плеч что-то вроде полушубка. – Учись, Мишка. Иначе настоящего человека из тебя не получится. Хорошо учись! – наставлял дед^[94].

И Горбачев пошел в школу, находившуюся в двух километрах от дома, в дедовой одежде и обуви, которая была ему велика. Но он сильно отстал. “Пришел, сижу, слушаю, ничего не понимаю – все забыл. Не досидев до конца занятий, ушел домой, бросил единственную книжку, которая у меня была, и твердо сказал матери, что больше в школу не пойду”. Его непоколебимая мать в ответ на такое заявление сына расплакалась, но потом собрала кое-какие вещи и куда-то ушла. Вечером вернулась со стопкой книг: выменяла на них вещи. “Я ей опять: все равно не пойду. Однако книжки стал смотреть, потом читать, и увлекся… Мать уже спать легла, а я все читал и читал. Видимо, этой ночью что-то в моей голове произошло, во всяком случае, утром я встал и пошел в школу. Год закончил с похвальной грамотой, да и все последующие годы – с отличием”^[95].

В тот вечер внутри него совершился важный перелом. Растущую самоуверенность Горбачева на мгновение омрачила резко набежавшая тень страха – страха перед неудачей и унижением. Но тут его мать, часто такая суровая, вновь доказала свою любовь к сыну. С тех пор для Горбачева жизненный успех всегда был связан с чтением, с размышлениями. А еще ему важно было первенствовать среди сверстников. “С самого раннего возраста, – вспоминал он позднее, – мне нравилось быть первым среди ровесников, такая уж у меня натура”^[96]. Но прежде ему, его одноклассникам и учителям пришлось потрудиться, чтобы в школе можно было хоть как-то учиться. Учебников было совсем мало, всего несколько географических карт и наглядных пособий да мел. “Остальное было делом рук учителей и учащихся”^[97]. Тетрадей не было, Миша писал на полях отцовских руководств по механизации. Чернила школьники делали сами. А еще им приходилось таскать корм для истощенных и обессиленных лошадей, которые возили топливо для школы. Горбачев занимался в школьном драмкружке, и однажды, давая платные спектакли, актерам-любителям удалось собрать 1385 рублей. На эти деньги купили тридцать пять пар обуви для самых бедных учеников^[98].