Читать книгу - "Несостоявшаяся ось: Берлин - Москва - Токио - Василий Молодяков"

Книга Байуотера звучала предупреждением Лондону и Вашингтону. Для них центральной проблемой стало ограничение военных флотов стран-участниц конференции в рамках соотношения, которое в итоге было установлено как 5:5:3 для США, Великобритании и Японии. Цифры вызвали много дебатов и на самой конференции, и после нее. Японским националистам договор казался несправедливым, хотя на деле он ставил Японию в равное, если не преимущественное положение. Во-первых, в отличие от США и Великобритании, сфера действий ее флота ограничивалась одним океаном, а не двумя или даже тремя (у Великобритании еще и Индийским). Во-вторых, соотношение флотов на момент заключения договора в феврале 1922 г. было не в пользу Японии, так что она могла смело модернизировать свой флот, не выходя за рамки установленных ограничений.

Зато договор девяти держав о Китае лишал Японию преимущественных прав, подтверждения которых она добивалась. Здесь, в отличие от Версаля, на решения смогло повлиять прокитайски и антияпонски настроенное общественное мнение атлантистских держав. По словам британского аналитика Дж. Блэнда, «китайские делегаты преуспели в распространении яркого образа совершенно нереальной Китайской республики, которая гигантскими шагами идет к конституционному правлению благодаря либеральным идеям и демократическим институтам. Во имя демократии они взывали к симпатиям западного мира, прося его моральной и материальной поддержки для впечатляющей программы реформ, существоваших только в их воображении».^[67] Еще большими были их пропагандистские успехи в Лиге Наций. Подтвержденные фактами ссылки японских представителей на то, что в Китае отсутствует центральная власть, а в некоторых его частях, особенно в Маньчжурии, нет вообще никакой власти, во внимание не принимались.

Японский политолог М. Рояма писал: «Вашингтонская конференция была полным триумфом американской дипломатии над японской. Опираясь на тщательно подготовленные документы, американские делегаты разбирали проблемы Дальнего Востока в целом и практически по каждому пункту, вызывавшему разногласия, одерживали верх над японской делегацией… Барон Сидэхара <Кидзюро, в то время посол в США, министр иностранных дел в 1924-1927 и 1929-1931 гг., премьер-министр в 1945-1946 гг. – В.М.> … не обладавший специальными знаниями о Китае, в одиночку вел битву в защиту «специальных интересов» Японии в Китае против расплывчатых принципов «открытых дверей» и «равных возможностей». Практически не имея под рукой заранее подготовленных данных, делегация не могла оправдать японское проникновение на Азиатский материк или хотя бы заставить американцев более мягко отнестись к позиции Японии на Дальнем Востоке».^[68] В довершение всего новый договор четырех держав (США, Великобритания, Япония, Франция) привел к аннулированию англо-японского союза 1902 г., который почти два десятилетия был одной из основ внешней политики Японии. В сложившейся ситуации это означало, что Токио остался без союзников.

К. Хаусхофер не раз говорил, что Вашингтонская конференция была для Японии тем же, чем Версальская для Германии. Согласиться с этим трудно, но оформившийся на них мировой порядок – «версальско-вашингтонская система» – действительно, создавал предпосылки нового глобального конфликта уже на двух океанах.

Что касается Италии, то ей изначально была уготована роль младшего, неравноправного партнера. Клемансо, Ллойд Джордж и Вильсон обращались со своим итальянским коллегой Орландо как с бедным родственником. В 1920 г. Г.В. Чичерин остроумно заметил: «Вся политика Италии сводится к словам: «Италия тоже», – Италия «тоже» великая держава, Италия «тоже» является членом Антанты. Итальянские господствующие классы не хотят, чтобы их признали чем-то низшим, отдельным от руководящих империалистических правительств главных империалистических стран».^[69] Через восемь лет Н.В. Устрялов писал о новой, фашистской, Италии, что «в концерте великих держав» она «все же неспособна на первые роли».^[70] Он же показал причины, почему Италия попала в клуб обиженных. Почему лозунг «Союзники – сволочи!» помог Муссолини прийти к власти:

«Мирный договор отнюдь не был неблагоприятен для Италии… Помимо территориальных приобретений, Италия вышла из войны с чрезвычайно упрочившимся международным положением. Рухнула Австро-Венгрия, ее злейший «наследственный враг»… Победа принесла итальянскому государству прочную возможность развития и надежную основу для уверенности в завтрашнем дне. Однако сама Италия восприняла свою победу иначе… Союзники не исполнили своих обязательств. Они много обещали в минуты опасности и отреклись от слова, когда трудные дни прошли… Везде и повсюду – «победоносная тирания англо-французской плутократии, которая, навязав миру чудовищный по своей исторической несправедливости и цинизму Версальский договор, приложила все усилия к тому, чтобы лишить нас элементарных и священных плодов нашей победы. И ей удалось это! Наша победа на деле оказалась лишь оборотом литературной речи, а наша страна очутилась в разряде побежденных и удушенных стран» (Дино Гранди [Дино Гранди (1895-1988) – деятель фашистского движения, министр иностранных дел (1929-1932 гг.), посол в Великобритании (1932-1939 гг.), министр юстиции (1940-1943 гг.); один из инициаторов свержения Муссолини; с 1943 г. жил в Испании.]). Многие итальянские патриоты искренно и возмущенно утверждали, что война прошла для их родины впустую… Мало выиграть войну – нужно уметь выиграть и мир, спасти победу… Италия казалась сама себе «великой пролетаркой», преданной своими богатыми сестрами. И в сложной послевоенной обстановке постепенно зарождались настроения, ставшие год или два спустя психологической средой торжествующего фашизма. Говорят, если спросить в Италии: «откуда взялся фашизм?» – неизбежно последует ответ: «фашизм порожден гневом воинов»… Росло сознание необходимости каких-то радикальных мер, сильно действующих средств. Повсюду царило недовольство, подсказывающее большие революционные пути».^[71]

«Мы выиграли войну; мы были полностью разгромлены в дипломатической битве», – заявлял на весь мир Муссолини, уже будучи премьер-министром.^[72] Так что и он в немалой степени был порождением Версаля, а его повивальными бабками – бессильные и бездарные премьеры, достойные своих веймарских коллег.