Читать книгу - "Красный и белый террор в России 1918-1922 гг. - Алексей Литвин"

Разумеется, могут быть разные мнения, хотя руководители юстиции той поры были достаточно циничны и откровенны, открещиваясь от существующих правовых норм, поощряя беспредел — «революционный правопорядок». 16 июня 1918 г. нарком юстиции П. Стучка отменил все ранее изданные циркуляры о революционных трибуналах и заявил, что эти учреждения «в выборе мер борьбы с контрреволюцией, саботажем и пр. не связаны никакими ограничениями». Председатель революционного военного трибунала К. Данишевский чуть позже уточнял: «Военные трибуналы не руководствуются и не должны руководствоваться никакими юридическими нормами. Это карающие органы, созданные в процессе напряженной борьбы, которые постановляют свои приговоры, руководствуясь принципом политической целесообразности и правосознанием коммунистов»^[86]. Что касается ВЧК, то она имела столь огромные полномочия для своих действий, которых никогда не было ни у полиции, ни у корпуса жандармов.

У Ленина и большевиков не было строго продуманной и осуществляемой по какому-либо заранее разработанному плану карательной политики. Можно говорить о нигилистическом отношении советских властей к принимаемым указам и отметить тенденции к ужесточению наказаний. Большевики, пришедшие к власти, имели опыт разрушения, а не созидания государственных устоев. Они на себе испытали изнанку карательной системы царизма: знали тюрьмы, ссылки, эмиграции, законы, по которым их судили, умели опознавать провокаторов, избегать цензуру… Их долго и постоянно преследовали, приспособили к нелегальным действиям, теперь, получив власть, не желая ее никому отдавать и ни с кем ею делиться, они были готовы к отмщенью за пережитое и, обосновывая свою готовность к самопожертвованию, оправдывали склонность к террору важностью приближения мировой революции. Участников первых заседаний большевистского Совнаркома поражала форма их проведения, напоминавшая собрание подпольного революционного комитета^[87].

Большевистский Совнарком во главе с Лениным быстро подчинил себе многопартийный В ЦИК и уже в начале ноября 1917 г. стал органом, объединившим в своих руках исполнительную и законодательную власть^[88]. Несколько больше времени понадобилось Совнаркому для реализации декрета от 27 октября 1917 г. о закрытии всех газет, выступавших против большевистского правительства. Теперь формирование общественного мнения в стране всецело переходило в их руки. Всякая критика властей была объявлена «контрреволюционной». «Терпеть существование этих газет, — утверждал Ленин, — значит перестать быть социалистом… Мы не можем дать буржуазии клеветать на нас»^[89]. В результате к январю 1918 г. было закрыто до 122 оппозиционных газет, к августу 1918 г. еще около 340, т. е. газеты неправительственного направления на советской территории перестали существовать. В принципе террор начинается тогда, когда власти начинают нарушать общепринятые в демократическом обществе права человека. Закрытие небольшевистских газет происходило болезненно, дискуссии на эту тему среди самих большевиков и левых эсеров шли долго, но результат был предопределен: при установлении однопартийной системы в стране оппозиционной прессе не было места^[90].

Отношения с судебной властью у большевиков сложились еще проще. Царские законы, регламентирующие политические преступления, были отменены еще Временным правительством, им же распущены полиция и охранка. Потому советские следственные и судебные учреждения власти создавали по своему усмотрению. Декрет Совнаркома о суде 22 ноября 1917 г. устанавливал его принципы — руководствоваться указаниями власти, революционной совестью и революционным правосознанием судей. Декрет устанавливал, что бороться с контрреволюцией будут не выборные суды, а революционные трибуналы с особыми следственными комиссиями^[91]. Суды рассматривали в основном уголовные дела. Их деятельность все годы гражданской войны была малоэффективна. Создание судов не прекратило осенью 1917 г. в Петрограде «самосудов» толпы, когда преступника или подозреваемого избивали, убивали или топили в Фонтанке^[92]. Когда же дело касалось ограбления или разбоя по отношению не к гражданам, а государственным складам, его передавали для рассмотрения более действенному учреждению — ЧК^[93]. Народные суды достаточно либерально относились к уголовным преступлениям, они не приговаривали к расстрелам или длительным срокам заключения. В январе 1918 г. московские суды приговорили к условному наказанию 13 % осужденных, во второй половине года — 40 %. В 1920 г. народные суды осудили 582 571 человека, к лишению свободы приговорили 199 182 (из них условно — 79 979), остальных — к мерам наказания, не связанным с лишением свободы^[94]. Эти данные свидетельствуют о том, что ужесточение наказания за политические преступления — разгул красного террора осенью 1918 г. — сопровождалось мягкостью наказания за уголовные — увеличение условных приговоров.