Читать книгу - "Сон юности. Записки дочери Николая I - Ольга Романова"

У помещиков окрестных имений, к которым мы ездили в гости, не было детей моего возраста. Адальберт же и Вольдемар, сыновья тети Марьянны, были мне не по душе ввиду того, что они, как кузены, обращались со мной, на мой взгляд, слишком свободно. Елизавета, старшая дочь, была хорошей, но какой-то доморощенной, не вызывавшей во мне особенных симпатий, тогда как младшая, Марихен, прелестный ребенок восьми лет, дружила с Кости. Чтобы не быть совершенно одной, я часто навещала молодых фрейлин, что укрепило за мной репутацию любительницы общения со старшими.

Портрет Августы Веймарской. Художник – Франц Ксавер Винтерхальтер. 1861 г.

Августа Мария Луиза Катерина Саксен-Веймар-Эйзенахская (1811–1890) – германская императрица и королева Пруссии, супруга Вильгельма I

В сентябре мы двинулись в Теплиц для освящения памятника в 22-ю годовщину битвы при Кульме. Из монархов Священного Союза был в живых только один Фридрих Вильгельм III, но Папа́ очень чтил усвоенные им старые традиции. В то время он совершенно не разделял мнения императора Александра I о конгрессах, он поддерживал личный контакт с монархами. Поэтому-то он и прибыл в Теплиц и Мюнхграц, где до того уже встретились для политических переговоров Нессельроде и Меттерних.

Чтобы избежать беспорядка во время поездки в Теплиц, все экипажи были нумерованы; я с мадемуазель Дункер и нашими обеими камер-фрау ехала в экипаже № 9. Адъютант короля, Тюмен, отвечал за путешествие. В то время как меняли лошадей, он выскакивал из коляски и следил за тем, как их распрягали и впрягали. Он заботился также о том, что нам подавали на стол, следил даже за картофельным пюре и за тем, чтобы не забыли подать бруснику к дикой козе – любимому кушанью Мама́.

На австрийской границе нас встретил принц Альфред Виндишгрец, грансеньор старой школы с изысканными манерами. Мама́, привыкшая к быстрым и точным действиям Тюмена, удивлялась тому, как Виндишгрец на почтовых станциях, сидя в коляске, давал приказания почтмейстеру через своего камердинера. Во время последней смены лошадей перед Теплицем родители взяли меня к себе в коляску. Папа́ был в парадной форме лейб-гусар, Мама́ в васильковом платье, с большой шляпой в перьях. В Теплице мы остановились во дворце князя Клари, где был назначен большой прием. Там нас ждала императорская чета: бедный Фердинанд, поддерживаемый Кламом Галласом, который воспитывался с ним, с одной стороны, с другой – Меттернихом, суфлирующим ему, и императрица Марьянна, красавица с выражением святой. Она вышла замуж за своего слабоумного мужа из призвания и по священной обязанности, вместо того чтобы, как она хотела, пойти в монастырь. Я чувствовала себя потерянной в этой массе незнакомых людей: у моих родителей не было возможности заниматься мной. Маленький, очень некрасивый человек в австрийской генеральской форме представился мне и отвел меня к своей дочери. Это был эрцгерцог Карл, герой Асперна, и его дочь Тереза, будущая королева Неаполя. Его отеческая доброта тотчас же покорила мое сердце. Я была его соседкой по столу во время всего нашего пребывания там. Он говорил совсем просто, рассказывал ли он или же расспрашивал о нашей жизни и Папа́, так что я в конце концов совсем оттаяла и чувствовала себя прекрасно в его обществе.

Нас было там пять барышень: Тереза Нассауская, будущая принцесса Ольденбургская, девятнадцати лет, большая, тонкая, с длинным носом, длинными зубами и дивными волосами, остроумная, ядовитая, всегда знающая, чего она хочет, но недобрая; затем Эльхен, дочь тети Марьянны, о которой я уже упоминала; потом Мари Альтенбургская, семнадцати лет, с круглым свежим лицом, всегда готовая смеяться, всегда удивительно ровная в настроениях, но без особой выдержки, совершенно немецкая принцесса при маленьком дворе. В свои тринадцать лет я была такой длинной, что меня уже считали барышней, а не ребенком; но лицо мое было еще по-детски округло, и по-детски же смотрели глаза под светлыми ресницами. Волосы мне зачесывали назад и заплетали в косу; никаких украшений, кроме простой нитки жемчуга, и два платья из белого муслина, совершенно скромные, чтобы менять одно на другое. Таковым же было и мое внутреннее содержание: ребяческое, несложное, без особенного ума, а потому я не имела особого успеха.

Там у меня с моей воспитательницей были две комнаты. Одна из них была оклеена оранжевыми обоями с вырезанными и затем наклеенными фигурами из модных журналов. Наши постели стояли в алькове, остальная часть комнаты была салоном. Ввиду того, что он был расположен в нижнем этаже, молодежь собиралась у нас. Помнится мне, как в один прекрасный день после обеда все мы пятеро сидели, смеясь и дурачась, на полу моего салона. Вдруг неожиданно доложили о визите тети Марии Веймарской, старшей сестры Папа́. Одной из нас посчастливилось вовремя убежать, две спрятались в алькове, а четвертая за занавесью, и в это время, как всегда медленно и внушительно, появилась тетя. Она начала разговор, который поддерживала исключительно мадемуазель Дункер без меня, так как я просто умирала со смеху и при первом же слове непременно прыснула бы. Тетя, наконец, покинула нас, не преминув заметить: «Моя племянница, право, очень застенчивая». Не успела за ней закрыться дверь, как все выскочили из своих углов и начали кататься от смеха.

Этот припадок веселья продолжался до вечера, когда были назначены танцы в Курзале. Взяли и меня, но это было единственный раз. Оба эрцгерцога, Альбрехт и Фердинанд, пригласили меня танцевать, затем прусские кузены и, наконец, Альберт, принц Кобургский, который считался красавцем. Я нашла его скучным и натянутым. Он хотел научить меня вальсу, но я предпочла танцевать галоп с эрцгерцогом Альбрехтом.

Во время визитов, которые делала Мама́ и в которых я ее сопровождала, мы ездили к герцогине де Лукка, сестре-близнецу императрицы. Она также была очень хороша почти неземной красотой и, как говорили, очень несчастлива. Обе эти сестры готовились посвятить себя Богу и вступили в брак только из покорности своему духовнику. Императрица несла свой крест, исполняя долг как сестра милосердия. Все вокруг престола и в стране благословляли ее. Герцогиня де Лукка, муж которой изменял ей, не смела даже заботиться о воспитании своего единственного сына и жила строгой монастырской жизнью, над которой ее муж только глумился. Это супружество вызывало сожаление тети Марьянны. Она была в высшей степени терпимой и требовала, чтобы и другие были такими же. Герцог говорил с ней о вопросах религии и критиковал злоупотребления чисто внешнего характера, к которым прибегала католическая церковь. Он уверял, что только в протестантстве он находит ту правду, которой жаждет его душа. Однако уже несколько месяцев спустя герцог, как рассказывали, изучал еврейский язык у ног какой-то прекрасной еврейки. Он живет по сей день в Ницце, титулуется герцогом де Вилла Франка, не имея ни семьи, ни религии, ни трона, ни раскаянья в душе.

Кого бы мне еще упомянуть? Может быть, эрцгерцога Франца Карла, брата императора Фердинанда, менее отталкивающего, чем тот, но такого же слабоумного. Это его принудили в 1848 году отказаться от трона в пользу своего сына Франца Иосифа, настоящего Габсбурга, лысого, с узким черепом, на вид добродушного, но не без хитрецы. Он предпочитал носить обывательскую одежду и жил в горах, которые обходил с палкой в руках. Говорили, будто бы он тайно повенчан с дочерью одного трактирщика, которая однажды везла его вместо почтальона. Сын от этого брака будто бы назывался графом Меранским. Или Густав Ваза, человек с красивым лицом, но безо всякого выражения, который запомнился мне только потому, что появился в один прекрасный день безо всякого приглашения у тети Марьянны в Силезии и был очень холодно принят.