Читать книгу - "Охотники за нацистами - Эндрю Нагорски"

Однако под нарочитым дружелюбием Денсона скрывалась железная решимость выиграть дело в отношении всех подсудимых. В отличие от Нюрнберга, на этом процессе судили не организаторов, а исполнителей, поэтому им не могли предъявлять обвинение в преступлениях против человечности. Вместо этого Денсон решил доказать, что персонал концлагерей отлично понимал, в чем заключается их цель, и что они совершали преступления группой лиц по предварительному сговору.^[83] В таком случае не было необходимости доказывать вину каждого конкретного преступника.

Во вступительном слове долговязый алабамец кратко изложил суть дела: «Мы предъявим многоуважаемому суду доказательства того, что здесь, в Дахау, в течение долгого времени реализовывался план по уничтожению людей. Мы предъявим доказательства, что жертвами этого запланированного истребления были гражданские лица и военнопленные, не желающие подчиняться игу нацизма. Мы предъявим доказательства, что этих людей морили голодом, подвергали экспериментам, как подопытных крыс, и принуждали к изнурительному труду; что содержались они в бесчеловечных условиях, где были неизбежны болезни и смерть… и что каждый из обвиняемых являлся винтиком этой машины уничтожения».^[84]

Адвокаты выступали категорически против положения о «винтиках машины», но безуспешно. Впрочем, позднее от подобного подхода отказались, и большинство судебных процессов ориентировалось на конкретные деяния, совершенные ответчиками.

В отличие от Нюрнберга, где доказательная база строилась на изобличающих документах самих немцев, в Дахау упор сделали на свидетелях, длинная череда которых давала ужасающие показания о повседневной работе фабрики смерти. В том числе и о последнем транспорте евреев из Дахау. Как свидетельствовал Али Куки, заключенный-албанец, 21 апреля в принудительном порядке в вагоны загнали 2400 евреев, а 29 апреля, когда армия США освободила лагерь, эти самые вагоны оказались полны трупов.^[85] Куки и другие заключенные окрестили состав, так и не покинувший станцию, «поездом смерти». Выжило лишь 600 заключенных, добавил он. Надзиратели никого не подпускали к составу, пока люди внутри умирали от голода.

Также Денсон опирался на признательные показания, которые Гут и другие следователи сумели выбить из обвиняемых. Последовавшие обвинения, что для их получения использовались насильственные методы, Гут всячески отрицал. Но скорость следствия и исход процесса вызывали сомнения в полном соблюдении всех юридических норм. Подводя итог, Денсон заявил: «Хотелось бы подчеркнуть, что эти сорок человек обвиняются не в убийстве. Они обвиняются в преступном сговоре, целью которого были убийства, пытки и насилие».^[86] Иными словами, именно «преступный сговор» имел решающее значение, а не отдельные действия.

Денсон отмел все попытки подсудимых оправдаться, что они, мол, просто выполняли приказы, и раскритиковал их за «неспособность отказаться от заведомо неправильных действий». «Ответ “мне так приказали” – не для такого случая», – добавил он.^[87] Именно такой подход создал принцип, который использовался на последующих процессах. Завершая выступление, Денсон заявил: «Обвиняемым удастся повернуть стрелки часов цивилизации вспять на тысячи лет, если суд каким-то образом сочтет возможным их оправдать».

Условия содержания бывших немецких господ, оказавшихся пленниками, порой создавали обманчивое впечатление о том, что они находятся на привилегированном положении у победителей. Лорд Рассел из Ливерпуля, заместитель военного прокурора Британской рейнской армии, посетивший в то время Дахау, был крайне поражен увиденным: «Каждый содержится в отдельной просторной камере с электрическим освещением, а зимой – и с центральным отоплением, у них есть кровати, столы, стулья, книги… Они сытые и выспавшиеся, а лица их полны удивления. Они словно спрашивают себя, как здесь очутились».^[88]

Однако 13 декабря 1945 года,^[89] когда военный трибунал вынес вердикт, все встало на свои места. Суд признал вину каждого из сорока заключенных, и 36 из них приговорил к смертной казни. 23 человека из этих 36 были повешены 28–29 мая 1946 года.

Во время своего визита лорд Рассел вышел во двор и увидел нечто очень странное: «На крыше крематория находился маленький самодельный скворечник для диких птиц, который туда повесил кто-то из психопатов-эсэсовцев».^[90]

Увиденное привело его к такому умозаключению: «Только тогда я понял, как народ, подаривший миру Гёте и Бетховена, Шиллера и Шуберта, смог построить Освенцим и Бельзен, Равенсбрюк и Дахау».

* * *

В отличие от остальных членов военно-юридической службы, Денсон не вернулся в Штаты сразу по окончании суда в Дахау. Он стал вести другие процессы – против персонала Бухенвальда, Флоссенбюрга и Маутхаузена, которые проходили здесь же, в Дахау, вплоть до 1947 года. Денсон лично подготовил рекордные 177 обвинений против охранников, офицеров и врачей, каждый из которых был признан виновным.^[91] Девяносто семь человек в итоге были повешены.

В октябре 1947 года, когда он собрался-таки вернуться домой, к мирной жизни, газета «Нью-Йорк таймс» оценила его достижения: «Полковник Денсон добился невероятного успеха в Комиссии по военным преступлениям в Дахау. Работая днем над одним делом, а ночью – уже над другим, за два года он стал живым воплощением правосудия для персонала концентрационных лагерей Адольфа Гитлера».^[92]

Однако на нем сказались постоянное напряжение и ужасающие факты, с которыми ежедневно приходилось иметь дело. Со ста шестидесяти фунтов он похудел до менее чем ста двадцати.^[93] «Говорили, я больше своих свидетелей похож на узника концлагеря», – вспоминал он позднее. В январе 1947 года Денсон серьезно заболел и две недели провел на больничной койке.^[94] И все же каждое новое дело словно придавало ему сил бороться дальше.