Читать книгу - "Нестор-летописец - Наталья Иртенина"

Перед вечерней молодой монах повестил настоятелю про полторы беды, случившиеся в монастырском селе.

Полбеды было в том, что в общинном хлеву Мокшани завелась нечистая сила. Невидимые бесы куражились: мучили скот, не давали есть и пить. Смерды сперва, как водится у них, кликнули баб-ворожей, но толку от бабьих шептаний не было никакого. Позвали бы и колдуна — да того год назад утопили в реке. Тогда вспомнили, что есть еще монах, пускай хоть этот с осерчавшим хлевинником как-нибудь, своими способами договорится. Григорий обрадовался, что сможет показать сельским язычникам силу креста Господня. Рьяно взялся за дело: много раз читал молитвы и кропил в хлеву святой водой. Смерды, угрюмые мужики, с сомнением наблюдали и наконец обругали невнятное монашье колдовство, а Григория едва не побили. Бесы же стали еще злее нападать на скот — заставляли коров скакать на месте, а овцы бегали в загоне кругами.

— Вот и пришел я к тебе, отче, — сказал молодой чернец, — потому как ты, я знаю, много раз прогонял эту нечисть в самом монастыре.

Теперь, по дороге, Феодосий рассказывал в поучение, как ему приходилось прежде терпеть дьявольские козни.

— Вот как-то ночью пел я в келье псалмы. Это еще в то время было, когда монастырь под землей находился и жили мы в пещерных кельях. Вдруг передо мной встал черный пес, а из пасти у него текла слюна. Я не мог даже поклониться иконам — вышло бы, что окаянному псу кланяюсь. Долго он так стоял, но только я собирался его ударить, он пропадал и потом вновь появлялся. Меня охватил такой ужас, что я хотел бежать из кельи, если бы Господь не помог. Он внушил мне мысль, что битьем беса не прогнать. Тогда я стал прилежно молиться, и страх постепенно оставил меня, а с ним пропал и черный пес. Потом еще много раз бесы приходили ко мне в пещеру целой толпой. Как только садился я, немного утомившись, тут же слышал шум от топота бесчисленных ног и грохот, как будто ехали колесницы. Вся эта нечисть била в бубны, дудела в сопели, и так все кричали, что даже пещера тряслась.

— Что же ты делал, отче, при таком страхе? — спросил Григорий. — Как воевал с ними?

— Вставал, ограждал себя крестным знамением и пел псалмы Давидовы. Так многие ночи и побеждал бесовское воинство, покуда они не стали бояться меня.

— Меня это племя пока что не боится, — грустно сказал Григорий. — Плохой я еще воин.

— Не тебя они должны страшиться, — возразил Феодосий, — а твоей любви к Богу. Не унывай. Хорошим воином сразу невозможно стать, ни в миру, ни в чернеческой обители.

Другая беда, не половина, а целая, пришла несколько дней назад. На елани возле священного дуба, которому поклонялись сельские язычники, нашли два мертвых тела. Земля вокруг и сам дуб были обильно запятнаны кровью, отчего и подумали все, что на елани совершилось запретное волхвование — человечье жертвоприношение. Весть дошла до Киева, от княжьего двора прискакал для судебного приговора вирник. К нему в придачу — мечник на подмогу и мятельник для записывания подробностей дела. Да шесть коней на троих.

— Видел я того вирника, — сказал Григорий. — Возрастом мне подобен, разума же в нем и того меньше.

— А сколько в тебе разума? — притворившись незнающим, спросил Феодосий.

— С горошину, никак не более. Вот ты меня поучаешь от твоей блаженной мудрости, отче, а я ведь все равно по-своему, по-неученому делаю. И свои книги в келье держу, и с язычниками сельскими не могу поладить, и через стену прыгаю.

— Книги я разрешил тебе держать.

— Знаю, отче, а все равно соблазн это — свое иметь. У других вон даже если лоскут какой или кусок хлеба в келье увидишь, в огонь бросаешь. Мне же отчего такое послабление?

— Вот как прочтешь все те книги, что в келье у тебя хранятся, тогда и поймешь, — сказал Феодосий с улыбкой. — Что ж вирник?

Вирник, едва прискакав, первым делом огласил вирный покон и потребовал собрать на семь дней семь ведер солоду, барана либо половину говяжьей туши, два круга сыру и четырнадцать курей. Да хлеба и каши на троих вдосталь, сколько у них чрево возьмет. После того вирник пошел по селу, оглядел растущие из земли небеленые избы, мазаные глиной, с соломенными кровлями. Особо смотрел на баб и девок — с прищуром. Уж потом приступил к делу: побывал на священной елани, зажав нос, со всех сторон обошел покойников и многозначительно рек: «Угу!». Потом спросил о личностях мертвецов. Поскольку об этом никто в селе сказать не мог, вирнику пришлось ограничиться еще одним «угу!», которое уже точно ничего хорошего не предвещало.

Вернувшись с елани, вирник велел посельскому тиуну Прокше собрать смердов на вечевом круге и там объявил, не слезая с коня:

— Головника, который злодеяние сотворил, ищите. А пока не нашли, собирайте дикую виру. Сорок гривен за каждую мертвую голову, итого восемьдесят.

Мятельник, безусый отрок, к тому же тянувший сопли, прилежно записал за ним на вощаницу. Потом, когда вернутся в Киев, перенесет все на прочную берёсту. Дружинный плащ-мятель он получил недавно и еще не научился носить его — чеканная застежка все время сползала с левого плеча наперед. Отроку это доставляло немало огорчения, ведь ловкое и красивое ношение мятля было пока что его главной обязанностью в дружине — покуда не заслужит гривну на шею. А записи — это дело десятое, считай, безделка. Писалом карябать — не мечом работать.

— Это ж сколько по весу? — почесали в затылках смерды.

— Четверть пуда серебра.

Селяне ахнули.

— Частями, на три лета, — уточнил вирник с явным сожалением. — И пока не получу первый сбор, не уеду, будете кормить, — пригрозил. — Сыщете убийцу и если окажется не ваш, а чужак, вира с вас отменяется, выплаченное не возвращается.

— Где мы столько серебра достанем? — роптали смерды. — Обилья который год в житницах нету. Непогодь вон какая все лето, с голоду б зимой не околеть. Что ж ты, княж муж, разбой чинишь средь бела дня? Нету у нас в селе убивца, и покойники те не наши.

— А дуб ваш?

— Дуб наш.

— Колдун либо волхв в селе есть?

— Нету.

— Ну так благодарите своих деревянных богов, что покон русский за волхвование не судит, а только за смертоубийство. И за то еще благодарите, — подумав, добавил вирник, — что зарезаны не княжьи люди. По одеже видать, что не княжьи, а свои собственные. Не то бы полпуда у меня собирали.

Смерды загалдели громче. Вирник, не слушая их, заглянул в вощаницу мятельника и стал вместе с ним высчитывать свою долю от виры — пятую часть. Получалось шестнадцать гривен. Плохо только, что нельзя получить сразу.

Мечник взирал на все с каменным выражением лица, будто его не касалось. Когда смерды чересчур расшумелись, он вынул из резных деревянных ножен меч и положил поперек седла. Стало тише и свободнее вокруг.

Вдруг раздался громкий голос:

— Откуда это видно, что они свои собственные?

Вирник оторвался от расчетов и удивленно оглядел толпу.