Читать книгу - "Ференц Лист - Мария Залесская"

«Не помню теперь хорошенько, на второй или на третий день выставки, так около полудня, смотрю, в первом зале стоит высокий широкоплечий старец с длинными седыми волосами, спускавшимися до самых плеч. Одет он был в длинный черный капот вроде монашеской рясы. Характерное лицо его мне показалось почему-то знакомо: бритое, без бороды и усов, нос большой с горбом, брови густые, нависшие на глаза. Старца бережно поддерживала под руку моя знакомая Янка Wohl. Он с видимым восторгом всматривался в картину и, не отрывая глаз, наклонялся к своей спутнице и слушал, что она ему рассказывала. Очевидно, Янка передавала то, что слышала от меня.

— Кто это такой? — спрашиваю.

— Лист!..

Тут только вспомнил я знакомые черты лица, которые столько раз видал и на бюстах, и на портретах. <…> Лист тяжело волочил ноги и шумно шаркал ими по полу. По мере того как он медленно подавался вперед, переводил он и взор с картины на картину и, выпятив свой заострившийся подбородок, точно впивался глазами в сюжет. Изредка прислушивался, что говорила ему его спутница, шамкал что-то губами и отвечал ей по-французски. До меня несколько раз долетал его старческий, немного гнусавый голос: Charmant, délicieux^[755]. <…> Но вот Янка Wohl заметила меня, подозвала и представила Листу. Он сердечно поздоровался и сказал мне по-французски несколько слов. Сущность их заключалась в том, что он уже давно, еще по фотографиям, восхищался туркестанскими картинами брата и что всех больше ему нравилась картина „Забытый“. В ней одной, говорил он, „целая поэзия“. Затем берет он своими геркулесовскими руками мои руки, трясет их и оживленно восклицает:

— Я всегда любил русских и всегда радостно вспоминаю, как я горячо был когда-то принят у вас в Петербурге и Москве, а теперь, после выставки картин вашего брата, еще более полюбил русских.

На другой день Лист прислал мне письмо и свою фотографическую карточку. Я так был обворожен Листом, что тотчас же пошел к нему с визитом, захватив с собой при этом лучший экземпляр фотографии „Забытый“, какой только был у нас в продаже на выставке. <…> Он вышел ко мне с распростертыми объятиями, а когда я передал ему „Забытого“, то благодарностям не было конца»^[756].

Общение продолжилось. 8 февраля Лист написал Александру Васильевичу письмо.

Четырнадцатого февраля к Листу на квартиру пришел совершенно растерянный Корнель Абраньи и прямо с порога бросил короткую убийственную фразу: «Вчера в Венеции умер Вагнер». Лист долго не мог осознать случившееся. Ведь всего несколько недель назад им казалось, что впереди целая вечность!

Лист хотел тотчас же выехать в Венецию, но был остановлен телеграммой Даниелы, сообщавшей, что Козима просит его остаться в Будапеште; тело Вагнера будет перевезено в Германию и похоронено по его желанию в Байройте, в саду виллы «Ванфрид». Лист подчинился. На похоронах Вагнера 18 февраля он не присутствовал — Козима не хотела видеть никого, даже отца. Художник Павел Васильевич Жуковский (1845–1912), которому Вагнер доверил писать декорации для своего «Парсифаля», писал в своих воспоминаниях: «[Козима] была наедине с ним (Вагнером. — М. З.) весь первый день и первую ночь. Затем доктору удалось проводить ее в другую комнату. С тех пор я больше не видел ее и не увижу более… Так как ее самое страстное желание умереть вместе с ним не осуществилось, то по меньшей мере она будет мертва для всех остальных и вести жизнь, которая кажется ей единственно возможной, — жизнь монахини»^[757].

Но Жуковский ошибся. Очень скоро, несмотря на невосполнимую потерю, Козима нашла в себе силы жить дальше; ее миссия была еще не закончена. Все 47 лет, на которые она пережила мужа, Козима посвятила неустанной пропаганде и сохранению его творческого наследия — подчас принося в жертву этому делу творческое наследие своего отца и окончательно забыв, что, прежде чем стать фрау Вагнер, она была мадемуазель Лист…

Девятнадцатого февраля Лист писал из Будапешта Каролине Витгенштейн: «Не правда ли, Вам известно мое печальное представление о жизни? Умереть, мне кажется, проще, чем жить. Как метко говорит Монтень, смерть, даже если ее предваряют длительные и страшные страдания, означает для нас освобождение от несомого нами против нашей воли ярма, которым является проклятие первородного греха»^[758].

На смерть друга Лист откликнулся двумя произведениями: «Р[ихард] В[агнер] — Венеция» (R. W. — Venezia) и «У могилы Рихарда Вагнера» (Am Grabe Richard Wagner), написав для последнего варианты для органа и для струнного квартета и арфы.

Если же проследить, как личность Вагнера находила отражение в творчестве Листа, вырисовывается следующая картина:

Произведения Листа, посвященные Вагнеру Хор «К художникам» (An die Künstler)^[759] (1853–1854); симфония к «Божественной комедии» Данте (1855–1856).

Обработки и транскрипции Листа произведений Вагнера

Увертюра к опере «Тангейзер» (1848);

речитатив и романс из оперы «Тангейзер» (1849); две пьесы из оперы «Тангейзер»: «Въезд гостей в Вартбург», «Свадебное шествие Эльзы в Мюнстер» (1852);

две пьесы из оперы «Лоэнгрин»: «Вступление к 3-му акту и свадебный хор», «Сон Эльзы и упрек Лоэнгрина Эльзе» (1854);

фантазия на мотивы из оперы «Риенци» (1859);

песня прях из оперы «Летучий Голландец» (1860);

баллада из оперы «Летучий Голландец» (1860-е годы);

хор пилигримов из оперы «Тангейзер» (первая редакция — около 1860 года, вторая — около 1885-го);

«Смерть Изольды» из оперы «Тристан и Изольда» (1867);

«Песня Вальтера» («Когда дремал под снегом лес») из оперы «Нюрнбергские мейстерзингеры» (1871);

«Валгалла», отрывок из тетралогии «Кольцо нибелунга» (1876);

«Торжественное шествие к святому Граалю» из оперы «Парсифаль» (1882).

Этот список свидетельствует, что даже в период охлаждения, когда личное общение двух музыкальных гениев прерывалось, Лист продолжал обращаться к творчеству друга, показывая тем самым, что искусство стоит намного выше человеческих взаимоотношений. Справедливо писал Я. И. Мильштейн: «До сих пор в полной мере не оценена та бескорыстная помощь, которую оказал Лист Вагнеру в самые критические дни его жизни, как не осознана до конца роль Листа в становлении и утверждении вагнеровской идеи музыкальной драмы»^[760].