Читать книгу - "Наполеон III. Триумф и трагедия - Алексей Бабина"

В европейских столицах бракосочетание императора с Евгенией де Монтихо было воспринято с настороженностью. Считалось, что французы опять показали свой революционный нрав, превратив вопрос женитьбы главы государства в некое частное дело. Для старых монархических домов это было непонятно и неприемлемо.

Франция обрела императрицу. Вскоре стало ясно, что она будет заметным лицом на общественном и политическом небосклоне страны. Парижский муниципалитет хотел подарить Евгении ко дню свадьбы бриллиантовое колье стоимостью в 600 тысяч франков. Евгения отказалась принять подарок и попросила направить деньги на строительство приюта для бездомных девочек^[1139].

Императрица Евгения в окружении фрейлин.

Художник Ф. К. Винтерхальтер, 1855

В день свадьбы Наполеон III преподнес супруге фиалки (любимые цветы Евгении) и 250 тысяч франков наличными. Императрица отправила деньги на благотворительные цели. Более того, в качестве подарка она попросила мужа помиловать тех, кто был арестован в ходе государственного переворота в декабре 1851 года^[1140]. На следующий день было объявлено, что освобождению подлежат 3 тысячи заключенных. В реальности за несколько месяцев из тюрем было выпущено более четырех тысяч человек^[1141].

6 февраля 1853 года Наполеон III и Евгения провели смотр войск в Версале. Императрица, превосходно владевшая мастерством верховой езды, выглядела великолепно. Войска и собравшийся народ с теплотой и приветственными криками сопровождали все действия императорской четы^[1142].

Казалось, что Евгения действительно станет любимицей французов и превосходной супругой главы государства. И для этого были все основания. Она подарила мужу и стране наследника трона. Стала общепризнанной законодательницей моды и стиля. Благодаря Евгении, французский императорский двор завоевал репутацию в Европе и стал примером для подражания. Перестроенный в середине века Париж приобрел неповторимый шарм, в том числе и благодаря взглядам императрицы на современный город.

Евгения много сделала для развития благотворительности во Франции. Она часто посещала бедных и нуждавшихся, тем самым показывая пример другим. Благодаря ее усилиям развилась сеть учреждений по охране материнства и детства. Во времена эпидемий императрица, в противовес старым аристократическим привычкам спешно покидать города, всегда оставалась на своем месте и смело шла в больницы и госпитали, где пыталась помочь и утешить больных.

В сложные политические моменты она неоднократно проявляла твердость духа и силу характера. Как сказал Мериме, «я дважды видел императрицу перед лицом наших несчастий… Если бы все обладали ее отвагой, страна была бы спасена»^[1143]. Прусский канцлер Бисмарк, восхищенный мужеством и стойкостью Евгении в один из самых трагичных моментов французской истории, назвал ее «единственным мужчиной в Париже»^[1144].

Однако, как показал ход событий, реальная жизнь оказалась гораздо суровей и трагичней. Императрица была полна решимости с честью выполнить свой долг перед новой родиной и ее народом. Беда была в том, что Наполеон III был не так уж далек от истины, когда утверждал, что за «последние семьдесят лет иностранным принцессам не везло на французском троне»^[1145]. И проблема была не только в принцессах, но и в восприятии их во Франции.

Благие мысли и поступки императрицы Евгении столкнулись с безжалостным суждением расколотого французского общества середины XIX века. Со временем это привело к тому, что императрице пришлось противостоять нараставшему недовольству и ненависти части народа. Как говорила позднее сама Евгения, что бы она ни делала, всегда находились те, кто трактовал ее поступки в негативном свете. Если она тратила деньги на благотворительность, то говорили, что императрица транжирит деньги; если она носила дорогие и новые платья каждый день, то люди говорили, что она экстравагантна; если она этого не делала, ее критиковали за нежелание поддерживать шелковую индустрию в Лионе^[1146]. Ее осуждали за то, что она слишком строго придерживалась формального этикета, но при этом те же люди утверждали, что она слишком неформальна^[1147].

В обществе стало модным критиковать (привычка, имевшая давнюю традицию) императрицу. Досужие разговоры, зачастую не имевшие реальной основы, становились превалирующим суждением большой части населения. Слова «интриганка», «католичка», «испанка» были в массовом обиходе и стали своеобразной характеристикой императрицы. К несчастью для императорской четы, негативные разговоры, слухи и прозвища зачастую культивировались и поддерживались частью большого семейства Бонапартов и императорского двора.

С другой стороны, эксцентричные и экстравагантные поступки императрицы зачастую находили свой выход и действительно шокировали окружающих. Со временем Евгения, которая утверждала, что ее не «привлекает роль женщины-политика»^[1148], стала серьезной политической силой и центром принятия решений. Ей импонировала Мария Антуанетта, но, как и королеве, ей чужды были давние революционные традиции французов и их стремление к свободе и обновлению общества.

Приверженность к древним порядкам, католицизму и придворному этикету на испанский манер вносила существенный вклад во внутреннюю и внешнюю политику Франции. Императрица стремилась сохранить старый уклад в Италии, Испании, Германии, Мексике и других странах. Во многом благодаря этому Франция столкнулась с рядом проблем на международной арене, а Вторую империю постигла катастрофа.