Читать книгу - "Записки князя Дмитрия Александровича Оболенского. 1855 – 1879 - Дмитрий Оболенский"

23-го декабря. Вчера я только закрыл заседание 2-го съезда представителей российских Земельных банков, где опять, по высочайшему назначению, председательствовал. Много было труда для приготовительных работ, а последние две недели я был занят с утра до вечера. Утешительно то, что польза от этих съездов несомненная. Отчеты заседаний, по примеру прошедшего года, будут напечатаны. Со стороны всех членов съезда я видел к себе внимание. Назначая меня в прошлом году председателем, государь повторил требование, чтобы представители съезда не выходили из пределов программы. В нынешнем году то же приказал мне через министра финансов. Исполнить эту задачу было немудрено, ибо никому и в голову не приходило говорить о чем-либо другом.

Но меня всегда поражает в подобных собраниях представителей разных специальностей тот сравнительно высокий уровень образования, знания и способности. Правительственные деятели стоят в этом отношении несравненно ниже, и можно сказать, что чем выше теперь иерархическое положение собрания или учреждения, тем ниже уровень его нравственного развития. На съезде представителей Земельных банков было несколько лиц, которые отличались и даром слова, и знаниями, и общим образованием. Вопросы в подобных собраниях обсуждаются не только подробнее, но с более общей и высшей точки зрения, чем в Государственном совете, где почти всякий вопрос вращается в тесной рамке поверхностных и легких суждений. Вообще очень заметно, что общество перерастает нравственно правительство. В прежние времена лица, привязанные к высшим должностям, ежели не отличались особенно блестящими способностями или высоким образованием, то по крайней мере в них часто встречалось, при здравом уме, гражданское мужество и сознание важности государственного служения делу. Теперь же как-то все мельчает, стойкость во мнениях осуждается как глупость или дерзость, и общий тон отношения к делу близок к совершенному равнодушию. Опасности противоречить или быть в оппозиции гораздо меньше, чем прежде, последствия немилости или царского неудовольствия гораздо менее страшны, а между тем гораздо реже являются примеры самостоятельной твердости в исполнении обязанностей. Недавно, разбирая бумаги деда моего — Нелединского-Мелецкого, я нашел черновое, им писанное письмо к государю Александру І, в числе четырех сенаторов 4-го департамента Сената, в котором он прямо жалуется государю на то, что Государственный совет извратил в одном всеподданнейшем докладе, по одному делу, обстоятельства дела. И государь, получив это письмо, приказал вновь рассмотреть это дело в Государственном совете, и хотя прежнее постановление Совета оставалось в своей силе, но тем не менее нельзя не признать со стороны сенаторов, решивших послать подобную жалобу, и со стороны государя, принявшего ее, — мужественное и верное понимание ответственного дела. Теперь подобный факт был бы просто невозможен. Никому даже в голову не могло бы прийти постоять за свое мнение в интересах дела, но ежели бы подобная попытка и была бы сделана, то ее приняли бы за бунт. Я почти не знаю членов Государственного совета и Комитета министров, которые бы относились к делу с горячим интересом действительной пользы, без примеси других побуждений, и те члены, как, например, князь Урусов, барон Корф и прочие, которые более равнодушны к окончательному решению в том или ином смысле всякого дела, — те члены более всего имеют влияния, потому что за ними слепо идут другие, зная, что вожаки чуют, куда ветер дует.

В эпоху реформ, т. е. в первое десятилетие царствования, всеобщее возбуждение расшевелило несколько и самые равнодушные натуры, но теперь все замерло…