Читать книгу - "Честь самурая - Эйдзи Есикава"

Пламя войны бушевало не только над горой Хиэй, но ширилось, как лесной пожар, едва ли не по всей стране. Поднявшись на западных окраинах Микавы, оно охватило селения вдоль реки Тэнрю до самой границы с Мино. Войско Такэды Сингэна перешло горы Каи и устремилось на юг.

Члены клана Токугава, прозвавшие своего врага Длинноногим Сингэном, поклялись не допустить его в столицу. И дело было не в их союзе с кланом Ода. Каи граничила с провинциями Микава и Тотоми, и если бы силам Такэды удалось прорваться, это повлекло бы уничтожение клана Токугава.

Иэясу был тридцать один год — начальная пора расцвета мужской зрелости. За последние двадцать лет на долю его приверженцев выпало немало трудностей и лишений. Но с тех пор как Иэясу стал зрелым мужем, он вступил в союз с кланом Ода и начал мало-помалу расширять собственные владения.

Среди населения подвластной Иэясу провинции царило столь сильное стремление к процветанию и дальнейшим захватам, что предстоящие нелегкие испытания воодушевляли даже достигших уже преклонного возраста вассалов, самураев, земледельцев и горожан.

Микава едва ли могла сравниться с Каи численностью войска и качеством оружия, но не чувствовала себя при этом обреченной на поражение. Воины Токугавы не зря прозвали Сингэна Длинноногим. Эту кличку впервые употребил Нобунага в письме к Иэясу, а тот пустил ее гулять среди своих сторонников. Намек был весьма уместен, потому что если вчера Сингэн сражался на северной границе Каи с войсками клана Уэсуги, то уже сегодня он оказывался, например, в Кодзукэ или Сагами, угрожая оттуда клану Ходзё. Или же, внезапно изменив направление удара, разжигал пламя войны в Микаве и в Мино.

Более того, он спешил лично принять участие в каждом сражении. Поговаривали даже, что на поле боя вместо него появляются двойники; истина, однако же, заключалась в том, что победа не доставляла ему никакой радости, если он не мог внести в нее свою лепту наравне с простыми воинами. Но если Сингэна можно было назвать Длинноногим, то Нобунаге более подходило определение «крылатый».

Нобунага написал Иэясу:

«В настоящее время лучше воздержаться от решительного сражения с войском Каи. Даже если обстоятельства вынудят вас временно перебраться из Хамамацу в Окадзаки, надеюсь, вы сохраните выдержку. Нужно дождаться, пока не пробьет наш час, и этот час, поверьте, уже не за горами».

Нобунага отправил это послание Иэясу еще до того, как взял приступом гору Хиэй. Но Иэясу в присутствии гонца Оды обратился к своим приближенным со следующими словами:

— Прежде чем покинуть крепость Хамамацу, нам всем следовало бы сломать наши луки и выйти из самурайского сословия!

Для Нобунаги провинция, находившаяся под властью Иэясу, была всего лишь одним из оборонительных рубежей, но для князя Микавы она была родиной. Именно здесь, а не где-то еще намеревался Иэясу умереть и обрести могилу. Услышав от гонца, как воспринял его совет Иэясу, Нобунага пробормотал что-то насчет чрезмерной гордости и, едва управившись с монахами-воинами, поспешил вернуться в Гифу. Подобная стремительность могла бы обескуражить и самого Сингэна, который столько времени дожидался благоприятной возможности для выступления.

Сингэн всегда утверждал, что опоздание на день может обернуться потерей целого года, а сейчас ему и впрямь следовало поторапливаться, чтобы во исполнение своего давнишнего желания взять столицу. Именно с этой целью он предпринял в последнее время все свои дипломатические ходы. Но хотя дружба с кланом Ходзё казалась отныне нерушимой, переговоры с кланом Уэсуги по-прежнему не принесли мало-мальски удовлетворительных результатов. Поэтому он был вынужден оставаться в Каи до начала десятого месяца.

Скоро снег завалит все проходы в горах на границах с Этиго, а значит, отпадет опасность внезапного удара со стороны Уэсуги Кэнсина. Войско Сингэна насчитывало примерно тридцать тысяч человек из всех подвластных ему земель, в число которых входили Каи, Синано, Суруга, северная часть Тотоми, восточная Микава, западный Кодзукэ, часть Хиды и южная часть Эттю. В общей сложности со всей этой земли можно было собрать миллион триста тысяч коку риса.

— Лучше нам придерживаться сугубо оборонительной тактики, — сказал один из военачальников Иэясу.

— По крайней мере, пока господин Нобунага не пришлет подкреплений.

Многие из обитателей крепости Хамамацу высказывались в пользу подобного образа действий или, вернее, бездействия. Совокупная мощь клана Токугава — даже если бы удалось поставить в строй всех самураев провинции — составляла всего четырнадцать тысяч человек — менее половины того, что было у клана Такэда. И все же Иэясу распорядился привести войско в полную боевую готовность.

— Вот еще! С какой стати нам дожидаться помощи от князя Нобунаги!

Большинство его вассалов были убеждены в том, что войско Оды, причем большое войско, непременно придет не сегодня-завтра на подмогу из естественного чувства долга или хотя бы из благодарности за помощь, оказанную кланом Токугава в сражении на реке Анэ. Иэясу, однако же, вел себя так, словно никаких подкреплений ждать не следовало. Сейчас, полагал он, именно сейчас ему и надлежало выяснить на деле, способны ли его воины стоять насмерть, не уповая ни на что, кроме собственных сил.

— Если и отступление и наступление означают гибель нашего клана, то не лучше ли вступить в отчаянную схватку с врагом, стяжать воинскую славу и погибнуть смертью героев?

Именно с таким вопросом Иэясу хладнокровно обратился к своим вассалам.

Еще юношей Иэясу испытал всевозможные опасности и лишения, и сейчас, в зрелости, его не могли устрашить никакие испытания. В эти дни, когда враг стоял на пороге Микавы, крепость Хамамацу напоминала котел, в котором кипела ярость, но сам Иэясу, ратуя за отчаянное сопротивление, оставался все так же сдержан и рассудителен, как всегда. Это еще больше сбивало с толку его приверженцев, ощущавших разительное противоречие между его словами и своими тревогами. Иэясу же стремился вступить в решительное сражение с Сингэном тем настойчивей, чем неутешительней становились донесения из разных точек провинции.