Читать книгу - "Вашингтон - Екатерина Глаголева"

Седьмого декабря Вашингтон в черном бархатном костюме и со шпагой на боку вошел в резиденцию Конгресса, чтобы выступить перед ним со своим последним обращением. Вся галерка была забита мужчинами и женщинами, которых здесь прежде никогда не видали. Речь длилась с полчаса; президент сделал в ней акцент на эвакуацию британцами северо-западных фортов и освобождение алжирскими корсарами американских моряков. Он также заострил внимание на необходимости создания в новой столице Военной академии и национального университета. Закончил же воспоминанием о том времени, когда американские институты власти находились в стадии становления.

Речь в целом была принята благосклонно, хотя единственный депутат от нового (с 1 июня 1796 года) штата Теннесси, Эндрю Джексон, не простивший правительству договора с Британией, отказался встать, когда президент уходил, и не аплодировал ему вместе с другими.

Между тем в столице стало известно о победе Адамса на выборах. Во время одного из президентских приемов Марта Вашингтон горячо пожала Адамсу руку и сказала, что ее супруг очень рад. Вашингтону же предстояло создать еще один прецедент: продемонстрировать образец поведения в период междувластия.

Зима в Филадельфии выдалась на редкость морозной, жители катались на коньках по Делавэру. Но светская жизнь била ключом: уходящий президент без отдыха давал вечера, балы, ужины и приемы. Мысль о том, что скоро они с Мартой будут вспоминать всё это, как страшный сон, придавала ему сил.

Радость от предвкушаемого возвращения в Маунт-Вернон омрачил побег еще одного раба — шеф-повара Геркулеса, спрятавшегося где-то в Филадельфии у знакомых негров. Его сына Ричмонда, уличенного в краже денег (возможно, он собирался бежать вместе с отцом), тотчас отправили в Маунт-Вернон, где жила его шестилетняя сестра. Разыскать и вернуть Геркулеса не удалось; правда, Вашингтоны не прилагали к этому столько усилий, как в случае с Уной Джадж.

Шестьдесят пятый день рождения уходящего президента был сплошным праздником: сначала «элегантное представление» в Амфитеатре Рикетта, затем обед и бал, превзошедший пышностью все предыдущие. В помещении цирка собрались 1200 гостей; Джордж и Марта Вашингтон сидели на кушетке, поставленной на возвышение, и периодически спускались оттуда, чтобы смешаться с толпой. Их захлестывали эмоции: с одной стороны, оба сияли от радости, с другой — обоим на глаза наворачивались слезы и порой мешали говорить, застревая комом в горле. Элизабет Пауэл, всё еще носившая траур по мужу, сочла для себя возможным появиться на этом балу — в черном бархатном платье. Первый тост Вашингтон поднял за дам.

Второго марта Вашингтон исполнил печальную обязанность: написал письмо с соболезнованиями Генри Ноксу, потерявшему троих детей. В конце послания он уверял боевого друга в неизменности своих чувств к нему и его семье. На следующий день — последний перед уходом с политической сцены — на подпись президенту подали целую кучу законов, что вызвало его большое неудовольствие. Днем позже состоялась инаугурация Адамса.

Около полудня Вашингтон в строгом черном костюме пришел пешком в зал Конгресса. Его встретили бурными приветствиями. Затем явился Джефферсон в синем фраке. Наконец к зданию подъехала роскошная карета; слуги в ливрее распахнули дверцы, и вышел коротышка Адамс в костюме жемчужного цвета с манжетами и в шляпе с кокардой поверх напудренного парика. Похоже, он не спал всю ночь и выглядел помятым и утомленным. Адамс бросил быстрый взгляд на безмятежного Вашингтона и в очередной раз почувствовал себя пигмеем в сравнении с ним.

Представив нового президента присутствующим, Вашингтон зачитал краткую прощальную речь. С галерки послышались сдавленные рыдания, замелькали носовые платки: люди наконец-то осознали, что Вашингтон действительно уходит. Их кумир тоже растрогался; по его щекам катились крупные слезы, он не утирал их.

Адамс принес присягу, а затем сказал несколько слов о своем предшественнике, «обеспечившем себе бессмертие в веках». Вашингтон настоял на том, чтобы Адамс и Джефферсон вышли из зала вперед него.

Возле здания его дожидалась огромная толпа, которая молча пошла за ним следом к отелю Фрэнсиса, где временно проживал Адамс. Дойдя до крыльца, Вашингтон обернулся — и все вновь увидели слезы в его глазах. Постояв какое-то время молча, он вошел в двери…

В свое время Вашингтону пришлось занять денег у соседа на дорогу в Нью-Йорк; теперь он продал два земельных участка в Западной Пенсильвании и Виргинии, чтобы вернуться домой. Денег у него по-прежнему было в обрез, и он предложил Адамсам купить у него мебель из двух больших гостиных по сходной цене (впоследствии Адамс утверждал, что Вашингтон еще пытался всучить ему двух старых кляч за две тысячи долларов). Но Адамсы отказались; они брезгливо морщили носы, осматривая президентскую резиденцию, а Абигейл притворно всплескивала руками при виде этого «свинарника». Тогда Вашингтон распродал кое-что из мебели, представлявшей теперь, между прочим, историческую ценность, без всякой выгоды для себя. Элизабет Пауэл достался письменный стол президента, и в качестве бонуса он добавил бесплатно пару зеркал и ламп. Неделю спустя, 11 марта, новая хозяйка вещей прислала шутливую записку: в ящике стола она обнаружила аккуратно перевязанную ленточкой пачку, как ей показалось, любовных писем от некой дамы и была несколько разочарована, увидев, что это письма миссис Вашингтон. Джордж поблагодарил ее за деликатность, добавив, что даже любителей чужих тайн постигло бы разочарование, поскольку они нашли бы в этих письмах разве что выражение дружбы, а не страстной любви; романтические же послания уготованы огню.

Девятого марта бывший президент с женой, которая некстати простудилась и мучилась от кашля, внучкой Нелли, Джорджем Вашингтоном Лафайетом и его наставником, собакой и попугаем отправился в шестидневный путь в Маунт-Вернон. С собой они взяли лишь самое необходимое, а остальной багаж — 97 ящиков, 14 дорожных сундуков и 43 бочонка — следовал позади.

В Балтиморе их встречали огромные толпы, однако Вашингтону удалось избегнуть празднеств, намеченных в Александрии, чему он был несказанно рад. Они ехали кратчайшим путем, от которого отклонились лишь однажды, чтобы под пушечный салют проследовать мимо строящейся президентской резиденции в Вашингтоне.

Радость от возвращения домой нельзя было описать словами. «Мы с генералом похожи на детей, выпущенных из школы», — сообщала Нелли Кастис своей подруге Люси Нокс. Но усадьба выглядела заброшенной, везде требовался ремонт. В доме сразу же появились плотники, каменщики, маляры, поднимавшие тучи пыли. Дешевле было бы всё сломать и выстроить заново. Вокруг дома тоже надо было навести порядок: проложить дорожки, засеять газон, насадить огород, построить теплицу и обнести всё это изгородью.

Вашингтон снова вставал на заре, завтракал, объезжал верхом пять ферм, высказывая нерадивым рабам и надсмотрщикам «свои сожаления по поводу их нерасторопности». Ни на что другое времени и сил уже не оставалось, разве что на газеты, которые бывший президент по-прежнему по вечерам читал вслух своей семье. Ближайшая почта находилась в девяти милях, Вашингтон ездил туда три раза в неделю и привозил полные сумки писем, газет, брошюр…