Читать книгу - "Главный противник. Тайная история последних лет противостояния ЦРУ и КГБ - Джеймс Райзен"

Валентин Аксиленко, как и многие другие офицеры, решил тихо уйти в отставку, чтобы не оказаться вовлеченным в патриотическую борьбу Крючкова.

Лэнгли. Май 1991 года

Олдрич Эймс проскользнул мимо моего помощника Дотти и направился прямо к моему столу.

— Милт, я решил, что пришло время для моего возвращения в советский отдел. Я хочу работать с делами. Я хочу вернуться и работать по внутренним операциям.

Я был больше чем озадачен. Передо мной стоял Эймс, чье имя было в коротком списке работников, за которыми надо следить, а он пришел ко мне и почти требует, чтобы я снова взял его в отдел, откуда я его только что выставил. Но помимо этого я обратил внимание на происшедшие в нем перемены. Олдрич Эймс, с которым я накоротке встречался перед его отъездом в Рим, был неряшливым парнем с плохими зубами. Теперь это был практически новый Эймс в спортивном пиджаке и брюках, стоивших полторы тысячи долларов; его зубы, которые мне казались непоправимо испорченными, были покрыты прекрасными коронками, стоившими, на мой взгляд, по тысяче долларов за штуку.

Я ответил Эймсу, что свяжусь с ним. После того как он ушел, я отправился в кабинет Редмонда.

— Рик Эймс сейчас ввалился ко мне в кабинет и заявил, что я должен взять его обратно в отдел и поручить ему работу по самым важным делам. Что ты об этом думаешь?

Редмонд, занимавшийся в это время упаковкой своих вещей для переезда в Контрразведывательный центр, помедлил с ответом. Он просто смотрел на меня, пытаясь понять сказанное мною.

После возвращения Эймса из Рима у службы безопасности возникли некоторые вопросы в связи с его неожиданным богатством. Редмонд, внимательно следивший за работой Контрразведывательного центра по анализу потерь 1985 года, сообщил мне, что там заметили покупку Эймсом дома в Арлингтоне за 500 тысяч долларов, которую он осуществил, не прибегая к кредиту.

Была проведена проверка банковских счетов Эймса, и работник службы безопасности специально выезжал в Боготу для проверки рассказа Эймса о том, что неожиданно свалившееся на него богатство было связано с семьей его жены. Итоговый отчет по командировке работника показывал: это было вполне правдоподобно. Его финансовые дела были в порядке, семья жены действительно производила впечатление богатой.

Между делом Редмонд сказал мне, что в Оперативном управлении было еще несколько работников, купивших дорогие дома, но в отличие от Эймса они пользовались кредитом.

— А мою ссуду нашли? — спросил я.

— Пока не искали… еще, — без улыбки ответил Редмонд.

Несколько позже, летом этого же года, Эймс вернулся в отдел для подготовки аналитического документа по КГБ, но он никогда больше не был допущен к нашим важным делам. Через несколько месяцев я снова отправил его из отдела, на этот раз в центр по наркотикам.

Штаб-квартира ЦРУ. Июль 1991 года

Редмонд покидал советский отдел и переходил в Контрразведывательный центр со смешанным чувством. Он всегда занимался только операциями по Советскому Союзу, и ему было тяжело расставаться с этой частью его жизни. Но наибольшую тревогу у него вызывало то, как работал советский отдел — под моим руководством.

Редмонд и другие работники так называемой старой школы были особенно недовольны моим решением снизить приоритетность традиционного «хлеба» советского отдела — более или менее неограниченных вербовочных операций по работникам КГБ во всем мире. За подписью Дика Столца и Тома Твиттена я направил телеграммы в наши резидентуры в ряде стран Африки и Латинской Америки, в которых четко указал, что советский отдел больше не заинтересован в разработке каждого находящегося в третьей стране советского разведчика, особенно если в результате этой операции мы могли получить перебежчика. С этого времени мы будем подходить к таким разработкам более строго.

Я рассматривал крушение советской империи как момент, требовавший новых идей. С одной стороны, мы нуждались в актуальной разведывательной информации для выработки политических решений, а с другой — мы начинали нащупывать общую почву с Советами в вопросах борьбы с международным терроризмом и наркотиками, а также по проблеме контроля их ядерного арсенала, насчитывавшего десятки тысяч ядерных боеголовок. Мы делали первые шаги к сотрудничеству в этих направлениях, и нам надо было менять свой подход к Советам.

Это предполагало снижение уровня того провокационного давления, которое мы на протяжении трех десятилетий оказывали на них буквально в каждой заштатной стране третьего мира. Короче говоря, я считал, что теперь, когда мы начинали напрямую работать с Советами по целому ряду важных проблем, они становились для нас разведывательным объектом в подлинном смысле этого слова. Нельзя было допустить, чтобы левая рука провоцировала их в одной столице, а правая одновременно пыталась в другой столице побудить их к сотрудничеству. Я был намерен более тонко подходить к выбору объектов разработки.

Я также решил, что в будущем все новые перебежчики должны были заранее зарабатывать себе право на переселение в США, и приказал тщательно проверять всех потенциальных перебежчиков в этом плане, прежде чем давать им какие-то обещания по переселению в США. За прошедшие два года мы переселили в США более дюжины перебежчиков, все были более или менее похожи друг на друга. В каждом случае меня уверяли, что последний перебежчик был настоящей «золотой жилой», но эта реклама никогда не подтверждалась реальностью. А реальность заключалась в том, что офицеры КГБ становились частью большого потока советских граждан, пытавшихся начать новую жизнь на Западе, и они обращались к нам, полагая, что доброе старое ЦРУ им поможет. Со временем этот поток стал для нас большой обузой, поскольку каждый перебежчик с семьей в долгосрочном плане обходился американским налогоплательщикам примерно в 1 миллион долларов.

Редмонд и другие «старики» советского отдела считали мои действия ересью. Целые поколения работников ЦРУ посвятили свои карьеры попыткам вербовки офицеров КГБ и ГРУ, находившихся в советских посольствах в странах третьего мира. Спору нет, некоторые самые продуктивные агенты ЦРУ был приобретены, когда они работали в отдаленных посольствах, но времена менялись. Редмонд опасался, что если мы перестанем поддерживать созданную нами глобальную систему поиска кандидатов для вербовки из числа сотрудников советской разведки, ее будет трудно воссоздать.

Находясь на своем новом посту в Контрразведывательном центре, Редмонд поддерживал тесный контакт со старыми друзьями в советском отделе, и почти каждый день они жаловались ему по поводу того направления, в котором я вел отдел. Редмонд понимал, что бессилен помешать мне в реформировании отдела, которое он считал фактическим демонтажем традиционной системы «советских операций». И вот вместе с Робертом Уэйдом, старшим представителем ФБР при Контрразведывательном центре, разделявшим взгляды Редмонда, он решил привлечь более широкое внимание в ЦРУ к спору относительно будущего направления операций по Советскому Союзу.

В июле они вызвали меня и руководство советского отдела в целом на диспут. Редмонд отпечатал листовки с рекламой предстоящих дебатов и распространил их по всем кабинетам отдела.