Читать книгу - "Инквизиция. Царство страха - Тоби Грин"

Культура паранойи развернулась на инквизицию, словно бумеранг. Ослабленная, загнивающая и испытывающая страх организация не смогла противостоять жестокости своей собственной власти.

Севилья, 1767-77 гг.

Инквизиция, атакованная в Португалии, в Испании по-прежнему была полностью сосредоточена на борьбе с Просвещением. И пока Франция наслаждалась интеллектуальным возрождением, трудами Дидро, Монтескье и Вольтера, в Испании атаковали сторонников этих мыслителей. Требовался показательный процесс. Инквизиция сосредоточилась на представителе правительства в Севилье и начальнике квартирмейстерской службы Андалузии Пабло де Олавиде.

Олавиде был одним из своего рода интернационалистов, которых ненавидела инквизиция. Он родился в 1725 г. в Лиме, поселился в Испании в возрасте двадцати семи лет. В тридцать он много путешествовал по Франции и Италии, а после возвращения в Испанию открыл салон в парижском стиле, который стал своего рода проводником новых идей. А их инквизиторы не переносили^[1416].

Спустя два года, в 1766 г., на Олавиде стали поступать доносы.

Первый обвинителем оказался Карлос Редонк, слуга маркиза Когульюдо, который дал описание особняка Олавиде, указывая: там находятся сотни «чрезвычайно скандальных картин», которые могут «возбуждать чувственность»^[1417].

Другой свидетель, Франсиско Порвело, подробнее остановился на «вызывающих» живописных полотнах, заявляя: «На них изображены отшельники, а также женщины, которые, по-видимому, очень юны, с неприкрытой грудью и ногами»^[1418].

Скандал осложнялся тем фактом, что Олавиде выбрал для своей спальни бывшую молельню, где служили литургию^[1419]. Всего этого, а также огромного количества книг, которые были у подозреваемого (сам по себе подозрительный факт)^[1420] оказалось достаточно, чтобы он приобрел репутацию врага религии.

Эта репутация, судя по всему, быстро распространилась. Услышав новость о назначении Олавиде представителем в Севилью, граф Санта-Хадеа заявил: «Этот Олавиде исповедует ту же религию, что и мул, который везет мою карету»^[1421].

Но Олавиде обосновался в прекрасном окружении королевского дворца Севильи^[1422] с его замечательными садами, изысканно украшенными двориками и прекрасной исламской архитектурой, восходящей к периоду совместного существования мусульман, христиан и евреев в Иберии. Здесь, в своих апартаментах с видом на шпили огромного собора Севильи, Олавиде продолжал весело шокировать равных себе по положению.

К 1768 г., ровно через год после его назначения в Севилью, в трибунал инквизиции поступили новые обвинения. Только у Олавиде подавали мясо по пятницам, в нарушение обычая исключить его в такой день недели. Его комнаты вновь оказались наполненными «вызывающими» картинами, на которых были изображены едва прикрытые женщины. Ходили слухи, что у него есть портрет заклятого врага инквизиции Вольтера, некоторые поговаривали, что он даже встречался с главной персоной Просвещения.

Олавиде сказал молодой женщине, что если та когда-нибудь решит стать монахиней, то она должна отказаться от подобной идеи, как если бы ее подкинул ей дьявол. И венцом всех этих проявлений неуважения к религиозной ортодоксальности и благочестию стало то, что он слушал литургию, опираясь на трость, даже не давая себе труда выпрямиться при вознесении святых даров^[1423].

Но все эти доносы и обвинения против Олавиде на самом деле показали: внутри испанского общества увеличивается раскол. Оно больше не представляло людей с одной верой, одним отношением к жизни и единой целью.

Восшествие на престол Бурбонов в XVIII веке привело к созданию влиятельного меньшинства интеллектуалов, испытывающих влияние французского Просвещения^[1424]. Олавиде был представителем этого сословия. Он открыто высмеивал испанский обычай молитвы и говорил, что просвещенные народы правы, когда смеются над испанцами. Он называл священников фанатиками, а исповедников — слабоумными, приобрел широкую известность как «великий Вольтер»^[1425].

Инквизиция решила сделать из него образец.

В течение 1770-х гг. письменные донесения на Олавиде накапливались, словно щепки для костра. Чрезвычайная особенность дела, которое тогда уже распухло, показывает, до какой степени бюрократический аппарат института подавлял общество и душил его. На суд представили одиннадцать папок. В каждой находились документы, тщательно написанные, от руки. Объем такой папки составлял приблизительно 500 страниц. Для обвинения человека, который по окончательному заключению оказался богохульником, вызвали более 140 свидетелей.

В октябре 1775 г. Супрема наконец-то направила доклад королю с перечислением преступлений, в которых инквизиция хотела обвинить Олавиде^[1426].

Олавиде был не только богохульником и человеком, сомневающимся в чудесах, как утверждала инквизиция. Он еще и осмеливался утверждать, что если авторы Евангелий не написали бы их, то мир оказался бы значительно лучшим местом. Этот человек был «заражен заблуждениями Вольтера, Руссо и всех остальных, являющихся величайшим позором нашего столетия». Хуже того, он ввел публичные танцы и маскарады в пригороде, располагающемся на холмах Сьерра-Морена к северу от Севильи.

Его насмешки над католической иерархией кратко суммированы в вопросе, который он внезапно задал священнику в городе Нуэва-Каролина: «Что ваша милость думает относительно блуда?»^[1427]

Шокированный священник не соизволил записать свой ответ…

Ордер на арест дона Пабло де Олавиде выдали 14 ноября 1776 г.^[1428] Его посадили в тюрьму инквизиции в Мадриде, а имущество конфисковали — белые шелковые носки, золотую табакерку, кошелек с золотыми монетами… В 1777 г. Олавиде вынесли мягкий приговор на унизительном аутодафе, приговорив к трем годам покаяния в различных монастырях. 1780 г. ему удалось бежать во Францию, где он провел в изгнании почти всю оставшуюся жизнь.