Читать книгу - "Королева Виктория - Кристофер Хибберт"

Королева была очень разочарована, узнав, что внука убедили занять трон императора из-за того, что его отец был тяжело болен. Эту «чудовищную идею», по ее словам, ни в коем случае нельзя было принимать. «Фриц способен все сделать и все организовать, — писала она, — и это нужно остановить немедленно». Затем она поведала дочери, что у нее есть все основания для недовольства, поскольку ее второй сын, Генрих, по сообщениям кронпринцессы, ведет себя так же недостойно, как и его старший брат, так как постоянно напоминает, что его «папа пострадал из-за английского доктора и из-за меня... Он относится к этому очень болезненно!!! Он настроен так решительно и так бескомпромиссно, что не верит ни врачам, ни своей матери... Он глуп в такой же мере, как и упрям, и ведет себя так вызывающе, что просто не знаю, что с ним делать и как это все выносить».

10 марта 1888 г. в Сан-Ремо пришла печальная весть о смерти кайзера Германии Вильгельма I. Кронпринц Фридрих автоматически становился императором Германии под именем Фридриха III. В краткой церемонии, проходившей в гостиной виллы Зирио, он принял присягу на верность и возложил на себя орден Черного Орда в качестве нового кайзера Германии. В то же самое время он направил ноту благодарности сэру Мореллу Макензи за то, что тот продлил ему жизнь и дал возможность компенсировать неустанные усилия и мужество своей жены. А когда он повесил орденскую ленту ей на плечо, она не выдержала и расплакалась. За много лет до этого она написала своей матери, что Господь наградил ее таким замечательным мужем, но вместе с тем отметила, что в связи с этим ее ждут нелегкие испытания и горестные разочарования. И сейчас это время наступило. «Бедный Фриц, унаследовав престол своего отца и пребывая в жутком состоянии, держится великолепно! — писала она матери. — Как много хорошего он мог бы сделать своей стране и своему народу!»

«Я сама уже стала императрицей Викторией! — сообщила королева в письме своей старшей дочери. — Ты знаешь, как мало меня волнуют все эти громкие титулы, но не могу отрицать, что после всего сказанного и сделанного во имя этого достижения к не могу не благодарить Бога за то, что дорогой Фриц и ты скоро сможете унаследовать имперский трон Германии».

Именно поэтому они с таким негодованием отнеслись к замыслам принца Вильгельма оспорить право отца на пост кайзера Германии. Конечно, его мать выражала надежду, что муж проживет достаточно долго, однако, когда королева увидела его в Шарлоттенбурге в апреле 1888 г., ей стало ясно, что он долго не протянет. Кстати сказать, ее министры были против ее поездки в Германию, а лорд Солсбери прямо предупредил, что Бисмарк отчаянно пытается устроить династический брак между последней дочерью кайзера, принцессой Викторией, известной под прозвищем «Моретта», и Александром Баттенбергом, которого чаще всего называли просто Сандро. Надо сказать, что этот брак поначалу приветствовался не только самой королевой, но и канцлером Германии. Однако премьер-министр Солсбери неоднократно предупреждал королеву, что ее внук кронпринц Вильгельм станет для нее самой настоящей бедой, когда в конце концов унаследует престол кайзера Германии. Его настораживала та энергия, с которой принц предпринимал усилия по реализации своей задачи. Но королева осталась при своем мнении и не изменила планов на будущее. Это должен был быть, по ее мнению, вполне частный визит, и именно такое содержания было изложено в ее телеграмме императрице Германии. «Я привезу с собой свой собственный матрац, — сообщала королева. — Оставляю на твое усмотрение планы моих деловых встреч (кроме, разумеется, моих встреч с внуками и правнуками), но умоляю, чтобы встреч было как можно меньше».

Когда ее поезд прибыл на станцию Шарлоттенбурга, королеву уже радостно встречали дочь и внуки. Ее сразу же отвезли во дворец и предоставили апартаменты, в которых когда-то проживал Фридрих Великий, а после того, как королева немного отдохнула и пришла в себя после утомительной поездки, препроводили в спальню императора. «Он лежал на кровати, — записала она в дневнике, — и поднял обе руки, чтобы поприветствовать меня. Мне было приятно видеть его, но самое печальное заключалось в том, что он уже не вставал с постели».

А когда мать и дочь остались наедине, «Вики много плакала, бедняжка». Помимо заботы о состоянии здоровья мужа, добавила королева, «у нее было столько других забот и неприятностей», которые в значительной мере были вызваны откровенным антагонизмом канцлера Бисмарка.

Однако когда на следующий день королева сама поговорила с Бисмарком, то с удивлением обнаружила, что этот довольно милый и дружелюбно настроенный человек вовсе не похож на чудовище, которого Вики называла «самым ужасным и опасным в мире». Он очень волновался перед встречей и часто спрашивал, что будет делать королева во время беседы, где будет сидеть и как ему самому следует себя вести. Они действительно поразили друг друга. Бисмарк нашел старую леди вполне доброжелательной и интересной, а она, в свою очередь, была приятно удивлена его обходительностью и дружелюбным настроем. Как отмечал позже помощник его личного секретаря Артур Бигг, он вышел из ее комнаты в превосходном расположении духа, удовлетворенно потирая бровь. «Боже мой! — воскликнул он. — Вот это женщина! С ней каждый человек может иметь дело!» Позже он уточнил, какое впечатление оставила у него королева Виктория, заявив одному из своих коллег, что «в Шарлоттенбурге бабушка вела себя превосходно».

На следующий день королева отправилась на железнодорожную станцию, и ее старшая дочь провела с ней некоторое время в карете. «Я все целовала и целовала ее, — записала королева в дневнике в тот вечер. — Она долго держала себя в руках, в потом расплакалась. Мне было ужасно больно смотреть на нее, когда она стояла на перроне в слезах, а поезд медленно набирал скорость. Мне тяжело было от мысли, какие еще жуткие испытания могут выпасть на ее долю. Моя бедная девочка, если бы я только знала, как помочь ей в эту трудную минуту».

Через несколько недель состояние здоровья императора заметно ухудшилось. Правда, в то время он нашел в себе силы, чтобы присутствовать на свадьбе своего сына Генриха и Ирен, принцессы Гессенской, однако уже к середине июня практически не мог глотать, и его кормили из тюбика. Родственники сочли необходимым срочно послать за кронпринцем Вильгельмом, который приехал вместе со своей супругой Августой Шлезвиг-Гольштейнской и сразу же начал вести себя как полновластный хозяин дома.

Через день после приезда сына императрица вошла к мужу и воочию убедилась, что его дни сочтены. Позже она сообщала матери, что ее единственным желанием в тот момент было хоть как-то облегчить его страдания в эти последние трагические дни. Она спросила, устал ли он, и тот прошептал сиплым голосом: «Да, очень, очень устал». «Постепенно его глаза стали какими-то странными, — записала она. — Мы подняли лампу, но он уже не реагировал на свет... Он был без сознания, кашлянул один раз, сделал несколько глубоких вдохов, конвульсивно дернулся и так плотно закрыл глаза, как будто перенес болевой шок. После этого он затих и больше не подавал признаков жизни».

«Теперь я уже не его жена, а его вдова, — с горечью писала она матери в тот день. — Не знаю, как я выдержу. Ничего, ты пережила все это, теперь и мне предстоит испытать то же самое». «Дорогое мое дитя, — ответила королева сразу после того, как поступило первое сообщение о смерти императора, — крепко обнимаю тебя и хочу заверить, что это несчастье коснулось не только тебя, но и всех нас. Тебе пришлось пережить гораздо больше, чем мне. Мне, по крайней мере, не доводилось видеть страшные муки и предсмертную агонию своего дорогого мужа. Тем более что место моего мужа так и осталось незанятым, а тебе предстоит пережить новые трудности с новым императором». «У меня просто нет сил вынести постигшее нас всех горе, — писала королева кронпринцу Вильгельму, который унаследовал трон отца. — Постарайся успокоить свою мать и сделать все возможное, чтобы хоть как-то утешить ее. И не забывай, что отныне тебе придется пойти по стопам отца, всегда и во всем следуя его мудрым и благородным советам. Твоя бабушка королева Виктория». Позже она записала в дневнике, что смерть каждого из ее сыновей не смогла бы стать более тяжкой утратой, чем смерть кайзера Германии. Утрата зятя стала бедствием не только для семьи и страны, «но и для всей Европы».