Читать книгу - "Несостоявшаяся ось: Берлин - Москва - Токио - Василий Молодяков"

О Финляндии нарком успел на следующее утро переговорить с Шуленбургом, которого к нему послал Риббентроп, «чтобы сберечь время при беседе с фюрером после завтрака сегодня». Молотов четко разъяснил позицию Москвы: «мы удовлетворены мирным договором с Финляндией <от 12 марта. – В.М.>, но дело не может сводиться к договору. Важно, как он выполняется. Мы видим со стороны финляндского правительства двойственность… У нас с ними не будет хороших отношений, пока во главе правительства стоит Таннер. Дело шло, конечно, не о личности Таннера, которого финны убрали, а о линии поведения финского правительства, в которой ничего не изменилось». Нарком хотел подтверждения прошлогодних соглашений. «Т. Молотов полагает, что германское правительство сделает практические выводы и удалит свои войска из Финляндии и прекратит политические демонстрации. Если это было бы сделано, то в позиции Финляндии не было бы двойственности. Если этой двойственности не будет, то отношения с Финляндией будут дружественными и дело пойдет гладко. Причем мы помним, заявил т. Молотов, что Финляндия входит в сферу интересов СССР, и считаем это естественным и обязательным». Согласно телеграмме Сталину, Молотов «предупредил, что в финляндском вопросе Берлин должен внести полную ясность, чтобы он не мешал принятию новых, более крупных совместных решений».

Утром 13 ноября Молотов встретился с Герингом, потом с Гессом. «С Герингом говорили в общих чертах о желательности улучшения и развития экономических отношений, – сообщал Молотов в Москву. – Беседа с Гессом не имела политического значения». Рейхсмаршал – как главком Люфтваффе – сперва рассказывал об успехах германской авиации и лжи британской пропаганды насчет разрушений в Берлине, потом – как ответственный за Четырехлетний план – перешел к торговле и заказам. Записи беседы с Гессом не опубликованы, поэтому приходится довольствоваться краткими воспоминаниями Молотова (в записи Ф. Чуева) и Хильгера: речь шла о политическом устройстве нацистского государства и НСДАП, а также об отношениях между государственным и партийным аппаратом в обеих странах.

Тем временем Сталин направил Молотову целую серию телеграмм по конкретным пунктам переговоров, примирительных по тону и показывающих готовность к диалогу.

«Во всем остальном исходи из известных тебе директив, и если результаты дальнейшей беседы покажут, что ты в основном можешь договориться с немцами, а для Москвы останутся окончание и оформление дела, – то тем лучше».

Концовка звучала еще более оптимистически:

«Твое поведение в переговорах считаем правильным».

Следующая встреча Молотова с Гитлером состоялась 13 ноября. На этом основании автор готов безусловно поверить, что тринадцать – число несчастливое. По крайней мере, в Евразии (и для Евразии).

«Главное время с Гитлером ушло на финский вопрос, – суммировал события дня Молотов в телеграмме Сталину. – …Вторым вопросом, вызвавшим настороженность Гитлера, был вопрос о гарантиях Болгарии со стороны СССР на тех же основаниях, как были даны гарантии Румынии со стороны Германии и Италии. Гитлер уклонился от ответа, сказав, что по этому вопросу он должен предварительно запросить мнение Италии».

От договоренностей 1939 г. относительно того, что Финляндия входит в советскую сферу интересов [Соответствующий текст секретного дополнительного протокола к советско-германскому пакту о ненападении от 23 августа 1939 г.: «В случае территориальных и политических преобразований в областях, принадлежащих прибалтийским государствам (Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве), северная граница Литвы будет являться чертой, разделяющей сферы атияния Германии и СССР» (статья 1).], фюрер не отказывался, но сослался на то, что в праве называется «изменением обстоятельств». «Мы предоставляем русским решать вопросы их отношений с Финляндией, – говорит Гитлер, – но на время войны мы заинтересованы в Финляндии экономически и ни при каких обстоятельствах не откажемся от этих интересов». «Гитлер заявляет, что он просит правительство СССР пойти навстречу Германии так же, как Германия, по его словам, это сделала в случае с Буковиной, Литвой и Бессарабией, где она отказалась от своих крупных интересов и была вынуждена переселить немцев».

Молотов ввязался в торг. «СССР сделал уступку Германии и временно отказался от Южной Буковины, ограничившись Северной Буковиной, но сделал при этом свою оговорку, что СССР надеется, что в свое время Германия учтет заинтересованность Советского Союза в Южной Буковине». «Гитлер заявляет, что Германия и так пошла значительно навстречу тем, что согласилась и вообще на передачу Северной Буковины, т.к. раньше договорились только о Бессарабии». Буковинский вопрос, кстати, сильно озадачил не только Гитлера, но и генералов его Генштаба, видимо, усмотревших в этом опасный для Германии прецедент отхода СССР от ранее достигнутых договоренностей.

Однако тупик был невыгоден обеим сторонам. «Я считаю, – говорил Гитлер, – что наши успехи будут больше, если мы будем стоять спиной к спине и бороться с внешними силами, чем если мы будем стоять друг против друга грудью и будем бороться друг против друга». «Но чтобы наши отношения были прочными, – парировал Молотов, – надо устранить недоразумения второстепенного характера, не имеющие большого значения, но осложняющие их дальнейшее развитие в положительном направлении. Таким вопросом является Финляндия».

Охоты торговаться у Гитлера не было. Какая к черту Финляндия (впрочем, там никель и многое другое, столь нужное во время войны!), когда вот-вот бесхозной окажется вся Британская империя! «Фюрер… хочет создать всемирную коалицию заинтересованных держав, в которую войдут Испания, Франция, Италия, Германия, советская Россия и Япония и которая охватит пространство от Северной Африки до Восточной Азии. Она объединит всех тех, кто хочет получить выгоду за счет обанкротившегося британского хозяйства» (германская запись). Но упрямый, похожий, по словам Шмидта, на школьного учителя математики, Молотов сбивался в конкретику и упорно гнул свое с четко расчисленной логикой. И, возможно, где-то перегнул. Он ведь тоже привык разговаривать с иностранцами с позиции силы…

Беседа продолжалась три с половиной часа, перескакивая от одного больного вопроса к другому. Когда речь зашла о советских гарантиях Болгарии, Гитлер «наивно» поинтересовался, просила ли об этом сама Болгария, добавив, что Румыния Германию просила. Попутно он как бы невзначай заметил, что «желал бы лично встретиться со Сталиным, т.к. это значительно облегчило бы ведение переговоров». «Гитлер сожалеет, что ему до сих пор не удалось встретиться с такой огромной исторической личностью, как Сталин. Тем более, что он думает, что, может быть, и он сам попадет в историю <какая трогательная скромность! – В.М.>. Он полагает, что Сталин едва ли покинет Москву для приезда в Германию, ему же, Гитлеру, во время войны уехать никак невозможно». В последних словах – явное раздражение, отказ авансом: к примеру, Львов был не намного дальше Монтуара, Хендайе или Бреннера. Встречи двух вождей, несмотря на выраженную Молотовым «надежду, что такая встреча состоится», так и не было, хотя иные любители сенсаций до сих пор уверяют нас в обратном. Но обо всем в свой черед. Скажу только, что в записи Шмидта сюжет о желательности встречи со Сталиным отсутствует.