Читать книгу - "Заговор Горбачева и Ельцина. Кто стоял за хозяевами Кремля? - Александр Костин"

«Такого объема законодательно оформленной власти не имели ни Сталин, ни Брежнев. Фактически центр стремится сделать конституционное оформление неограниченного авторитарного режима».

Тезис о надвигающейся горбачевской диктатуре и унижениях, которые терпит обворовываемая Россия, становится главным лейтмотивом всех его выступлений. Через пару лет, когда Горбачева уже не станет, его самого примутся постоянно — и, прямо скажем, не без оснований — обвинять в узурпации власти. Но об этом пока никто еще не знает.

В январе 1991 года Горбачев вводит войска в Литву. Президент СССР мечется. Он судорожно пытается сохранить страну, совершая ошибку за ошибкой. Ельцин незамедлительно воспользовался нерешительностью Горбачева в отношении открытого сепаратизма прибалтийских республик. Он делал все, чтобы как можно больше насолить Горбачеву и показать свою независимость. Прибалтийские республики, добиваясь независимости любой ценой, действовали своевольно, нарушали законы. Они шли на прямые конфликты с союзным Центром, потому что получали поддержку российского руководства. Сразу после событий в Вильнюсе Ельцин вылетел в Таллин, встретился с руководителями трех прибалтийских республик и подписал документ о признании Россией их суверенитета.

Альфред Петрович Рубикс — бывший первый секретарь ЦК Компартии Латвии, так оценил это событие:

«Президент Союза М. Горбачев промолчал. На мой взгляд, он первый и главный предатель СССР. Но все бывшие советские граждане должны знать: 13 января 1991 года — день сговора, пролог к беловежской пуще».

Этот мужественный человек и несгибаемый коммунист стал первым политзаключенным в независимой Латвии. Он проведет в тюрьме 6 лет, из них 4 года в одиночной камере.

В те же дни руководители России и трех прибалтийских республик обратились к генеральному секретарю ООН с предложением созвать Международную конференцию по урегулированию проблем прибалтийских государств. Собственно говоря, это было приглашением к прямому вмешательству во внутренние дела СССР.

Таким образом, российские «демократы» всячески подталкивали прибалтийские республики к отделению, но при этом активно использовали вильнюсский и рижский инциденты в интересах укрепления своих позиций и давления не Центр. 20 января в Москве состоялась демонстрация в знак протеста против событий в Вильнюсе, и здесь же раздавались требования об отставке Горбачева, Язова, Пуго.

Как заметил М. Горбачев, в январе и феврале 1991 года Ельцин и его компания в полном объеме вели артиллерийский обстрел позиций союзных властей, рассчитывая «выбить Центр из седла», лишить воли к сопротивлению и в конечном счете уничтожить!

И тогда Верховный Совет СССР поддержал предложение Президента СССР о проведении референдума. 16 января был опубликован Указ, назначавший проведение референдума на 17 марта. Первоначально Ельцин и его команда сепаратистов в других республиках старались его всячески сорвать. Оппозиционные СМИ с подачи Ельцина встретили референдум в штыки. Во-первых, журналисты намекали на то, что в одну связку соединены вопросы о сохранении СССР и его обновлении, преобразовании в федерацию: такая-де расплывчатость формулировки может подтолкнуть многих проголосовать «за» и в будущем послужит основой альтернативных трактовок опроса. А другой довод зиждился на том, что-де воля народов малых республик будет искажена, поскольку в численном отношении их население несопоставимо с населением России. Русские же люди, скорее всего, выскажутся за сохранение Союза, и это решит дело.

Как только стало ясно, что референдума не избежать, демократы развернули бешеную кампанию, чтобы убедить избирателей дать негативный ответ на вопросы референдума. Они призвали провести 10 и 16 марта политические акции под лозунгом «Нет — вопросам союзного референдума!» и «Поддержка — Председателю Верховного Совета РСФСР Борису Ельцину».

Ельцин пошел ва-банк. 19 февраля он выступил с сенсационным заявлением по телевидению, потребовав отставки Президента СССР и передачи всей власти Совету Федерации.

Свидетельствует М. Горбачев:

«Его речь была переполнена грубыми, оскорбительными замечаниями в мой адрес. Руки дрожали! Видно было, что он не владел полностью собой и с усилием, с натугой читал заготовленный заранее текст. Спустя 20 дней, 9 марта в очередном своем выступлении в Доме кино Ельцин уже призвал своих сторонников «объявить войну руководству страны, которое ведет нас в болото». Заявил, что Горбачев «обманывает народ и демократию». 10 марта в Москве демократы собрали митинг в поддержку Ельцина, шахтеров, суверенитета России.

Смысл этих конфронтационных действий был ясен. За ними стояло стремление заранее обесценить результаты референдума, помешать использованию его в интересах укрепления Союза, Очевидно, в штабе демократов имели сведения о настроении людей и чувствовали, что ответ на вопросы референдума будет, бесспорно, положительным. Успех референдума они расценивали как успех Горбачева, а это не согласовывалось с их расчетами».

— Откровенно говоря, — продолжает Горбачев, — я и раньше предвидел, как отреагирует Ельцин на референдум. В президиуме он сидел справа от меня и даже от злости бросил наушники, когда съезд все-таки проголосовал за проведение всенародного опроса. Считал, что Горбачев таким образом «перехитрил», наберет себе «очки», а в итоге его честолюбивые планы будут перечеркнуты. В кругу моих советников мы говорили и о том, что выступление Ельцина по телевидению было составлено в привычном для его окружения стиле. Ударить слушателя обухом по голове, привести в шоковое состояние — вот излюбленный их прием. Конечно, они отдавали себе отчет, что разумные, серьезные люди не примут на веру бездоказательность обвинений и будут обеспокоены явной конфронтацией этого выступления. Ведь кому не ясно, что если Председатель Верховного Совета России призывает идти войной на Президента СССР, то добра от этого стране не будет.

А вот позиция Б. Ельцина по этому вопросу:

«Для чего был нужен референдум, все понимали. Во-первых, чтобы придать легитимность чрезвычайному положению уже в масштабах страны. И, во-вторых, чтобы получить «законное право» бороться с российской независимостью.

Каждый день телекомментаторы запугивали народ развалом Союза, гражданской войной. Нашу позицию представляли как чисто деструктивную, разрушительную. Пугать гражданской войной — это просто. По-моему, многие уже всерьез ждали ее. Поэтому я испытывал острую необходимость объясниться. Объяснить, что реформы Союза — это не его развал…

… Стало совершенно очевидным, сказал я телезрителям, что, сохраняя слово «перестройка», Горбачев хочет не перестраиваться по существу, а сохранить систему, сохранить жесткую централизованную власть, не дать самостоятельности республикам, а России прежде всего… Я отмежевывался от позиции и политики президента, выступаю за его немедленную отставку…

Заглядывая вперед, могу сказать, что последствия этого шага были благоприятными — как и некоторые другие мои резкие заявления. В конечном итоге мое выступление не осложнило, а разрядило обстановку в стране. Хотя и страшно оскорбило Горбачева».