Читать книгу - "Дневник посла Додда - Уильям Додд"

Понедельник, 15 марта. Сегодня днем мне стало известно, что Эрнст Ганфштенгль, давний приверженец Гитлера и нацистский руководитель бюро иностранной печати, приблизительно 20 февраля получил приказ закрыть свою контору и отправиться с каким-то поручением в Испанию, в город Валенсию. Я должен был встретиться с ним на завтраке 22 февраля, но он позвонил и сообщил, что должен уехать из Берлина. Один его близкий друг сказал мне сегодня, что Ганфштенгль поехал не в Испанию, а к себе домой, в Мюнхен, а затем вообще исчез. Говорят, он в концентрационном лагере и его жизнь в опасности. Гитлер не принимал его в течение двух лет или более, и на завтраке, устроенном Фондом имени Карла Шурца, я заметил, что он довольно несдержан в критике Геббельса и других представителей нацистского режима. После лета 1934 года я не позволял себе откровенных разговоров с ним. Поскольку в 1923 году он щедро снабжал Гитлера деньгами, помог ему написать «Майн кампф» и был всесторонне знаком с намерениями Гитлера, выпускать его за пределы Германии было бы неосмотрительно. Какую книгу мог бы он написать!

В одном сегодняшнем сообщении говорится, что Германия и Чехословакия согласились заключить договор об урегулировании отношений. По этому договору Бенеш обязуется предоставить всем немцам в Чехословакии те же права, что и чехам, но теперь Гитлер осуждает это соглашение. Он не может заключить договора с теми, кто имеет договоренность с русскими. В связи с этим я ни во что не ставлю недавние немецкие предложения заключить новый пакт между четырьмя западными державами. Его первое условие будет направлено против франко-русских отношений. Основная цель этих действий – развязать Германии руки в отношении границ и статуса балканских стран и предоставить ей право аннексировать их в подходящий для нее момент. В этом состоит доктрина «Майн кампф».

Несколько дней назад я написал нашему посланнику в Вене Мессерсмиту, что лучшая, и быть может единственная гарантия всеобщего мира – это создание сотрудничества балканских стран в виде некоей конфедерации, готовой в любое время оказать помощь своим членам. Это был бы союз 80 миллионов человек. Германия должна была бы хорошенько подумать, прежде чем решиться выступить против такого союза. Я советовал ему обсудить это с Шушнигом. С времен падения Римской империи западные державы непрерывно ведут войны. Что представляла бы собой сегодня наша цивилизация, если бы люди усвоили основные принципы христианства, которому все западные народы следуют внешне в течение тысячи лет!

Среда, 17 марта. Дикгоф просил навестить его сегодня в шесть часов вечера, и я отправился к нему. Здороваясь с ним, я заметил, что вид у него был встревоженный. Он сразу же заговорил о новом выступлении Лагардиа в Нью-Йорке. По-видимому, ему было поручено настаивать, чтобы я передал президенту Рузвельту или государственному секретарю Хэллу требование положить конец критическим высказываниям Лагардиа в адрес Гитлера. Поскольку Дикгоф в 1922–1926 годах был советником германского посольства в Вашингтоне, мне непонятно, как может он всерьез выдвигать такое требование. Я, конечно, сказал: «Нет, это невозможно. Вы знаете, что всему нашему народу обеспечена свобода слова и печати». Он ответил, что знает это, но надеется, что кое-что можно предпринять.

После того как он сделал еще ряд замечаний относительно критики в нашей прессе, я сказал ему:

– Вы знаете, что после мировой войны наш народ был дружественно расположен к немецкому народу, более дружественно, чем к Франции, поскольку французское правительство отказалось разоружаться.

Дикгоф заметил, что он ясно ощущал это во время своего пребывания в Вашингтоне, и спросил, почему же теперь американцы так враждебны. После некоторого обмена мнениями мы расстались, вполне убежденные, что для улучшения отношений между нашими двумя странами ни в Соединенных Штатах, ни в нацистской Германии ничего сделать нельзя.

Вторник, 30 марта. Давно уже я не делал записей в дневник. Я часто бываю на официальных обедах и завтраках. Два из них представляют некоторый интерес. 18 марта мы были гостями бывшего министра иностранных дел фон Кюльмана. Он служил при кайзере в 1918 году и разделял его позицию по вопросу о брест-литовских переговорах, но тогда одержали верх генералы, требовавшие крупных аннексий. За время нашего пребывания здесь мы изредка встречались с ним.

На обеде присутствовали двенадцать или четырнадцать гостей. Английский посол разговаривал с Кюльманом так, словно он был искренним сторонником жестокого Франко, хотя до этого тот же Кюльман в разговоре со мной проявил себя его убежденным противником. Это последнее было, мне кажется, дипломатическим притворством в угоду мне.

Присутствовал и Дикгоф, критиковавший своего фюрера. Другие вели себя также непринужденно. Один видный человек сказал моей жене: «Нет нужды все время говорить о завоевании земель по ту сторону нашей восточной границы; Восточная Франция должна быть аннексирована Германией, особенно учитывая то, что французское население уменьшается». Это напоминает мне заявление, которое я слышал от французского посла в 1933 году: «Мы должны захватить немецкую территорию вплоть до Рейна. Вильсон помешал нам сделать это».

От Кюльмана я поехал к Серингу на обед по случаю его восьмидесятипятилетия. Там было около ста гостей, включая Шахта и других должностных лиц, с которыми я встречался неоднократно. Я приехал поздно и не слышал выступлений Серинга и Шахта, но мне сказали, что они совершили то, что здесь считается наиболее опасным – критиковали нацистскую политику и военные мероприятия Германии. Я знал их настроения, но меня удивило, что они посчитали для себя возможным выступить в таком духе перед большой аудиторией. Шахт сказал мне:

– Мое положение крайне шатко; я не знаю, что меня ожидает завтра.

Как говорят, на заседании кабинета 19 марта Шахт выступил с критикой некоторых положений гитлеровского четырехлетнего плана. Но из этого ничего не получилось, и, насколько мне известно, решения кабинета полностью одобряют предложения Гитлера и Геринга.

Католические священники и епископы зачитали 21 марта во всех немецких церквах папскую энциклику. В ней содержались: обращение ко всем католикам не отступаться от своей веры, протест против попыток Гитлера уничтожить католическую церковь и призыв к установлению свободы религии. Католические лидеры, выступающие от имени папы за свободу религии!

Пресса ни единым словом не обмолвилась об этом обращении папы, но его текст был опубликован в Англии и других странах. Таким путем весть о случившемся дошла до многих немцев.

Узнав, что папский нунций поправился после продолжительной болезни, я навестил его. Я поздравил его с провозглашением папой свободы религии в Европе. Мне кажется, что престарелый и болезненный папа ведет себя довольно смело под самым носом у Муссолини. Нунций был в восторге и утверждал, что теперь великая католическая церковь по-настоящему борется за свободу религии повсюду, даже в Мексике. Я пробыл у него полчаса, и он рассказал мне, что тысячи экземпляров обращения папы были распространены по всей Германии, его передавали из рук в руки. Он не знал, были ли в связи с этим аресты.