Читать книгу - "Мария Волконская - Михаил Филин"

В начале нового царствования в живых числилось только 28 поселенных за Уралом декабристов^[972]. Они, разбросанные по бескрайней территории, так и не дождались прощения в 1855 году, после восшествия Александра II на всероссийский престол. Смирившийся со своей участью С. Г. Волконский был уверен, что его «кости останутся в Сибири»^[973]. Однако ни он, ни его товарищи не подозревали, что император повелел «готовящиеся к коронации милости распространить и на обвиненных 1825 года»^[974] — и весною 1856 года Комитет министров вплотную занялся решением этого вопроса.

В день московской коронации разработанный в глубокой тайне правительственный документ обнародовали в печати, а также зачитали в столичных храмах и на площадях. Высочайшим Манифестом 26 августа 1856 года были дарованы «государственному преступнику Сергею Волконскому и законным детям его, рожденным после приговора над ним, все права потомственного дворянства, только без почетного титула, прежде им носимого, и без прав на прежнее имущество, с дозволением возвратиться с семейством из Сибири и жить где пожелает в пределах Империи, за исключением С.-Петербурга и Москвы, но под надзором»^[975].

Тогда же произошло еще одно, символичное и весьма знаменательное для Волконских, событие.

В конце августа в Белокаменной находился Михаил Волконский, который сопровождал на коронационных торжествах генерал-губернатора Восточной Сибири. (Тот, командируя в 1855 году Михаила Сергеевича в Монголию, наказал ему доложить о выполнении задания в Петербурге, куда H. Н. Муравьев вскоре отправился представляться государю. С помощью такой нехитрой комбинации Николаю Николаевичу удалось обойти административные препоны и наконец-то вытащить своего любимца из Сибири.) Император, услышав от Муравьева об этом человеке, пожелал, чтобы Манифест об амнистии был доставлен поселенцам именно сыном декабриста. Титулярного советника М. С. Волконского срочно вытребовали в Кремлевский дворец, где начальник III Отделения и шеф жандармов генерал-адъютант князь В. А. Долгоруков сообщил молодому чиновнику высочайшую волю.

В тот же августовский вечер Мишель спешно выехал из Москвы.

Пока он летел на перекладных на восток, не сидела сложа руки и его мать. Узнав из Манифеста, что мужу и, следовательно, ее детям так и не будет возвращен исконный княжеский титул, княгиня Волконская тотчас же обратилась с письмом к императрице Марии Александровне. Государыня передала ходатайство Марии Николаевны августейшему супругу, и спустя три дня, 30 августа, воспоследовал дополнительный высочайший указ, благодаря которому дети помилованных обрели прежнее родовое достоинство. Таким образом, Михаил Волконский стал князем во время своего путешествия в Сибирь.

Он передвигался по осеннему тракту с необычайной скоростью, по дороге объявляя поселенцам и простым жителям о царских милостях. 14 сентября Михаил Волконский, весь в синяках и ссадинах, достиг Иркутска^[976] и бросился на шею отчаявшегося отца…

Сборы декабриста были недолгими, и уже 23 сентября Волконские распрощались с Иркутском. По Восточной Сибири они ехали вместе, чинили сообща «сломанные колеса и оси», где-то Мишель даже «тащил на буксире» экипаж Сергея Григорьевича^[977]. По прибытии в Омск Михаил Сергеевич, выполнивший почетную миссию и торопившийся по служебным делам, покинул отца и умчался вперед.

В Москве, на Спиридоновке, прощенный государственный преступник Волконский объявился на исходе октября 1856 года. С его приездом в жизни семейства наступил как бы новый этап. На склоне лет воссоединившиеся супруги стали сдержаннее и конфликтовали нечасто, в их доме установился достаточно прочный и почти ненарушаемый мир. Сергей Григорьевич, по обыкновению склонный к патетике, старательно расточал жене всяческие, в том числе эпистолярные, комплименты. Например, в одном из писем к Мишелю Волконскому он охарактеризовал Марию Николаевну так: «Да, мой друг, как жена, как мать — это неземное существо или, лучше сказать, она уже праведная в сем мире. Смысл ее жизни в самопожертвовании для нас»^[978].