Читать книгу - "Сто дней во власти безумия. Руандийский геноцид 1994 г. - Иван Кривушин"

Тем временем французы продолжали расширять зону своих действий. 24 июня Тибо сообщил, что планируется осуществлять гуманитарные рейды вплоть до Бутаре и Рухенгери^[1610]. 25 июня французы начали продвижение от Кирамбо и Кибуйе в коммуны Гисову, Гишьита и Бвакира^[1611], а от Гисеньи – на восток, к Мукамире на границе префектур Гисеньи и Рухенгери^[1612], установив контроль над лагерем беженцев хуту в Канаме^[1613]. К тому времени французская группировка на северо-западе насчитывала уже 200 человек.

26 июня жители Гиконгоро провели репетицию парада в честь приближавшихся французских частей: «Грузовики с более чем тысячью солдат ВСР, – писал корреспондент Associated Press Марк Фриц, – прогрохотали через город под одобрительные крики народа, на грузовиках реяли французские флаги. Широко улыбавшийся двадцатилетний Гаспарио Касарабве также был счастлив. Он служил на гражданском блокпосту в городе Китаби на востоке. Он держал огромный плакат, украшенный журнальными фотографиями французских солдат и снимками правительственных военнослужащих. На его берете было написано “Интерахамве”»^[1614]. 27 июня французы вступили в Гиконгоро, где находилось около 200 тыс. беженцев хуту^[1615], а к северу от него в лагере в Чьянике – более 40 тыс., причем в тяжелейших условиях; некоторые дети умирали там от голода и болезней^[1616]. В тот же день группа морских коммандос «Трепель» провела разведку в Гишьите и Гисову. 28 июня отряд № 10 эвакуировал в Гому на пяти вертолетах «Пума» 25 руандийских (и тутси, и хуту) и 10 иностранных монахинь (двух американок, шесть бельгиек, одну англичанку и одну бурундийку), а также 8 сирот из монастыря Св. Марии Намюрской в Кибуйе^[1617]. Одновременно одно из подразделений провело разведку в восточной части префектуры Кибуйе вплоть до Кивуму. Французы также добрались до Бугарамы. В итоге в сфере их операций оказались четыре западные префектуры Руанды – Гисеньи, Кибуйе, Чьянгугу и Гиконгоро. Общая численность задействованных в «Бирюзе» военнослужащих составила к 28 июня уже 1,5 тыс. человек.

Размах операции, однако, обеспокоил Балладюра. Как сообщил 27 июня Кено Миттерану, «…премьер-министр, который все время боится увязнуть <в Руанде>, а также соприкосновения наших войск с РПФ, дал вчера указание адмиралу Ланксаду запретить пребывание наших подразделений на руандийской территории более одних суток и ограничить патрулирование приграничным регионом. Он также воспротивился присутствию сил наблюдения и сдерживания у ущелья Нгада, которое контролирует доступ из Кибуйе в Гитараму и захват которого <повстанцами> позволил бы им разрезать запад Руанды на две части».

«Успех нашей интервенции, – доказывал Кено президенту, – был бы поставлен под сомнение, если бы резня снова началась в секторах, где наше присутствие очень мимолетно, особенно в случае прорыва фронта, который вызовет поток миллионов беженцев, а с ним мы не сможем совладать. Единственное техническое решение может заключаться в том, чтобы контролировать несколько ключевых пунктов (и в том числе ущелье Нгада), продолжая выявление с целью их защиты лагерей беженцев, находящихся в наибольшей опасности, в частности, в южном регионе (Гиконгоро, Бутаре), чтобы остановить бегство населения в ожидании обещанной логистической помощи и прибытия МООНПР. Это важнее, чем челночные рейды небольших групп от заирской границы»^[1618]. Под давлением президента и военного командования Балладюру пришлось 27 июня дать согласие на «расширение зоны действий корпуса». Получив его, Лафуркад решил даже «отправлять небольшие разведывательные группы в регион Бутаре, потенциально грозящий взрывом»^[1619].

Французские военные в Руанде проявляли завидный оптимизм. «В провинции Чьянгугу, – уверял журналистов Тозэн, – стало более спокойно. Напряженность уменьшилась. Гражданское население защищено». По его словам, почти все – хуту, беженцы тутси, местные власти – «очарованы» французскими солдатами^[1620]. Отношения французов с местной администрацией оставались вполне дружескими. Они активно сотрудничали с префектами и бургомистрами, воспринимая и их, и Временное правительство как вполне легитимные. «Законность этого правительства, – заявил Тозэн 28 июня журналистам, – не моя проблема. Конечно, мы сотрудничаем с властями. Мы не пришли сюда, как завоеватели»^[1621]. Два дня спустя он признал, что плодотворно взаимодействует с префектом Багамбики, хотя тот причастен к резне тутси в Чьянгугу. «Мы не находимся, – пояснил полковник, – в состоянии войны с руандийским правительством или с Вооруженными силами Руанды. Они – законные организации. У некоторых из их представителей, возможно, есть кровь на руках, но не у всех. В мои задачи и в мои полномочия не входит производить замену этих людей»^[1622]. Такая позиция объяснялась как политической целесообразностью (сотрудничество с местной администрацией облегчало процесс развертывания сил «Бирюзы»), так и неоднозначным отношением французских руководителей к руандийскому кризису: с одной стороны, они признавали, что хуту осуществили геноцид тутси, но, с другой, полагали, что власть не должна принадлежать этническому меньшинству. «Миттеран считал, – свидетельствует Дебре, – что нужно наказать виновных не только потому, что там произошел геноцид, но и потому, что было предано его доверие. Однако, по его мнению, сохранение власти в руках хуту отвечало логике демократии…»^[1623]

В Гисеньи и Гиконгоро, в отличие от Чьянгугу, французы уже не настаивали на ликвидации блокпостов и разоружении интерахамве^[1624]. «У нас нет, – объяснял Тозэн 28 июня, – приказов разоружать милицию. Мы только потребовали от властей проинформировать милицию, что не собираемся терпеть эксцессов против мирного населения. Те <в свою очередь> пообещали разобрать блокпосты, охраняемые вооруженными гражданскими лицами»^[1625]. Продолжавшуюся военную подготовку новобранцев для руандийской армии полковник назвал «нормальной» для страны, находящейся в состоянии войны^[1626]. 10 июля французский дипломат Янник Жерар сообщал в Париж, что разоружение милиции «сейчас производится точечно и только в случаях, когда милиционеры угрожают группам населения»^[1627]. Дефорж видит в новой тактике французов политический расчет: «Возможно, – пишет она, – что, утвердив “гуманитарный” характер операции в первые несколько дней, они решили, что больше нет необходимости производить впечатление на журналистов. Вероятно, что когда усилилась критика со стороны представителей временного режима, они захотели минимизировать любую причину для конфликта с ними»^[1628].