Читать книгу - "Святой Грааль. Во власти священной тайны - Ричард Барбер"

Жители Гластонбери являются обладателями и орудием магической силы, которая якобы концентрируется там и которую Повис считает вполне реальной. Сравнивая Гластонбери с Иерусалимом, Римом, Меккой и Лхасой^[436], он заявляет:

«О чем же, собственно, пытается поведать столь сумбурным и несвязным образом эта длинная книга?

Не более и не менее как о влиянии конкретной легенды, особого мифа, уникальной традиции, дошедшей до нас из самого отдаленного прошлого истории человечества, на особую точку на поверхности этой планеты… Главное, что коренным образом отличает предание о Граале от всех прочих христианских легенд и мифов, — это то, что оно так близко, так знакомо, так трепетно сродни тому, как мы едим и пьем, занимаемся любовью и даже извергаем экскременты. За свою долгую историю, пребывая в контакте с героической и жалкой жизнью человека, оно успело проявить себя и как реальность, проникнутая чудесным началом, и как чудо, основанное на реальности…

Между ним и преданиями, встречающимися нам как на Востоке, так и на Западе, существует глубокая взаимосвязь. Оно способно изменять форму. Оно нередко меняет сюжет. Оно использует иную атмосферу. Но глубинная его природа остается неизменной; даже эта природа — это всего лишь природа символа».

Чтобы описать и охватить эти не связанные друг с другом концепции, необходимо полотно эпического масштаба и обилия персонажей, и Повис использует этот прием для описания широкого спектра явлений Грааля — от откровенного неверия до видения потира, наполненного кровью, в котором плавает рыба — символ Христа. Это видение предстает Сэму Деккеру, сыну викария, чистому сердцем юноше, который любит все явления природы и полагает, что он узнал в рыбе линя, который, согласно фольклорным преданиям, обладает целительной силой, и спрашивает себя: «Не линь ли это?», выражая тем самым надежду, что рыба принесет ему духовное исцеление. Повис иронизирует над приверженцами идеи кельтского происхождения Грааля, и в его романе эту версию пересказывает по ночам своему другу девушка: «Ее эзотерический шепот звенел, а пылающие щечки и сверкающие глазки пылали и сверкали все ярче». Это не сводит Грааль к символу плодородия, но рассматривает его как один из аспектов всеобъемлющего принципа и силы добра. Когда кузен и кузина полюбили друг друга и томились неутоленным стремлением друг к другу, они «подошли к самому краю этого источника Жизни» и «приблизились к незримой грани этой тайны». Грааль — это совсем не то, что означает его имя:

«Имена — это магические силы. Имена способны творить чудеса. Но традиционное имя этой сущности — Святой Грааль — может легко ввести в заблуждение интеллигентного историка на нашей планете. Реальность — это одно, а имя со всеми его странными ассоциациями — не более чем внешняя оболочка такой реальности».

Эта реальность и стоящие за ней космические силы не подлежат сомнению: Грааль и сила, которую он представляет, постоянно проявляются во всех делах людей. Именно в этом, а не в глухом отзвуке стародавних историй, и состоит главный вклад Повиса в создание современного образа Грааля. Он считает это явлением столь же магическим, сколь и религиозным, средоточием таинственных сил, которые мы называем божественными. Ее истоки, как мы знаем, лежат далеко за рамками, христианства, в мире первобытных представлений о сотворении мира, и со временем она набирает все более и более самостоятельную силу, которая делает ее независимой от законов природы. Джонни Гирд, проповедник, которого обуревают «внутренние раздумья и сомнения», определяет ее для себя как магнит, притягивающий мысли, мысль, которая способна созидать и разрушать и существует независимо от самого мыслителя:

«На протяжении целого тысячелетия Грааль обладал самодовлеющей притягательностью, обусловленной магнетизмом Христовой крови. Ныне Грааль — органическое ядро созидания и разрушения. Кровь Христа днем и ночью вопиет из него. Да-да, верно, — мелькнула у него в голове неожиданная мысль, — «да, хоть изгадьте меня дочерна!» — такова была оригинальная клятва, которую очень любил мистер Баггер, — теперь я знаю, что такое Грааль. Это — жажда многих поколений слиться, словно вода, с кровью Христа и воспринять в себя частицу Сущности, которая пребывает за рамками Материи! Это — крохотная капля Вечности, неким образом капнувшая из окружающего космоса в особую точку на Земле!

Тут мистер Гирд вытянул шею, словно черепаха, и уставился вниз, в щель в полу, сквозь которую он слышал, как пожилая чета в комнате внизу отдает дань Природе».

Последнее предложение — пример характерного соединения раблезианства и мистики в книге Повиса, присущее ему смешение небесного и земного.

В заключительной апокалипсической сцене, когда Гластонбери захлестывают волны моря, перекатывающиеся через Сомерсет Левелз, Гирд ищет смерть в пучине. И когда он погружается в воду,

«тело Кровавого Джонни отплясывало свой собственный танец смерти, жестоко покинутое духом, который довел его до такого конца.

Он в последний раз вынырнул на поверхность. Его черные глаза открылись вновь, открылись настолько широко, что со стороны могло показаться, что глазницы вот-вот треснут и разорвутся. Он устремил безумный взгляд на Гластонбери Тор, но что он при этом подумал, навеки останется тайной.

Книги уверяют, что Артур видел Грааль в пяти различных обличьях и что пятое из них никогда не будет явлено. Но, быть может, это и было пятое обличье Грааля, обличье, при виде которого черные демонические глаза Джонни начали буквально вылезать из орбит».

А через страницу-другую мы узнаем, что он действительно видел «Грааль в его пятом обличье — на вершине холма Гвин-ап-Нуд^[437].

В «Гластонберийском романе» Грааль, несмотря на то что христиане заимствовали его и превратили в символ своей веры, не принадлежит им в полной мере. Христианская мысль и представления еще более усилили его могущество, но Грааль существовал прежде всех религий и столь же благополучно переживет их все. Он — принадлежность Первопричины мира, творческой силы мироздания, которую Повис рассматривает в дуалистических терминах сил добра и зла, борьба которых — непременное условие бытия. Это — синкретизм в макромасштабе, выходящий далеко за рамки идей автора «Золотой ветви» и исследователей мифологии конца XIX в. Прямолинейный мистический энтузиазм романа Повиса излагает эти смутные идеалы без всякой связи с другими, по мере того как они приходят в голову автору. Этот роман встречает у читателей либо восторженный прием, либо скептическую антипатию. Но его космическая проекция Грааля оказалась весьма влиятельной, а его реалистические пассажи представляют собой, по сути дела, странную смесь коммерции и возвышенного идеализма, который как нельзя более характерен для новейшей истории Гластонбери.