Читать книгу - "Вне закона - Овидий Горчаков"

…К штабному шалашу мягко подкатила незнакомая мне бричка на высоких колесах с рессорами. Ее быстро окружили партизаны. От толпы отделился Володька Щелкунов. Я окликнул его:

– Что там, Длинный, за гости у Самсонова?

– Сережка Ломов, комиссар бажуковской группы, из-за Прони, – ответил Щелкунов. – Я с Боковым к ним за Проню ездил. Раненого десантника привез. Смирнова Юрку. Лежит очкарик как тень Гамлета. Лечиться у нас будет. Бажукову там за Проней фрицы покоя не дают. – Владимир подошел к нам, и мы потеснились, дав ему место на плащ-палатке. – Этот Юрка малахольный какой-то… Помнишь, как он чуть не угробил всех нас на занятиях в Измайловском парке? Размахнулся, как девчонка, и бросил РГД себе под ноги?

– Еще бы! Помню!

Жизнь на Красноказарменной вспоминается всеми десантниками нашей части с особой любовью и охотой.

– Хорошо, что граната в яму угодила, а мы успели залечь и Смирнова с ног сбить, а то не видать бы нам немецкого тыла, – продолжал Щелкунов, глядя на Самарина. – Сколько он, бедняга, нарядов отмахал! А помнишь, Витя, как он через «коня» прыгал? Умора! Разбежится – и хлоп задом по концу? А в физзале какие номера откалывал, а? А на зарядке утренней? Умора! Помнишь, мы каждое утро бегали по пять километров? Мы уж все к обеду готовимся, а он является наконец. На рубахе соль выступила, очки запотели. Три наряда вне очереди схлопотал! Но уж зато какой старательный был! Раз все в кино сидят, а я Кухарченко на «губе» охраняю… Вижу – елки-палки! – Смирнов на дворе через «кобылу» сигает, и все об конец, об конец задом шлепается.

– И чего его в часть взяли? – сказал я. – Какой он диверсант!

– А как было не взять? – усмехнулся Щелкунов. – Отличник, дисциплинка, все осоавиахимовские газы назубок знал, активный комсомолец, член бюро, стенгазету выпускал. Маркса наизусть страницами чешет. Победитель на физико-математической олимпиаде. К анкете не подкопаешься, характеристика что надо. Только вот комплекция больно интеллигентная. Чересчур заучился он, зачитался. И всегда у этого вундеркинда книжки в карманах торчали, все больше по философской части. Наши в волейбол гоняют, в самоволку бегают, а Смирнов «Анти-Дюринга», вот те крест, читает. Он и в тыл врага с книжкой под мышкой полетел. Фрицы бедняге очередь разрывных в спину вкатили. Я с Боковым недавно к Бажукову ездил. Лежит Смирнов у них в шалаше и стихи пописывает. Бажуков ревмя от него ревет. Заместо диверсанта, говорит, поэта подсунули! Лежит в шалаше, дышит еле-еле – легкие-то пробиты – и знай себе стихи строчит. Бажуков разозлился, вырвал у него тетрадку. Тут тебе, говорит, не Союз писателей, выздоравливать надо, не за стихи тебя кормят. Так что вы думаете, Смирнов свою порцию каждый раз тихонько обратно в НЗ совал – голодуха у них была. А ребята приметили этот его трюк. Бажуков еще пуще раскипятился: это все равно что самострел, кричит. Голодовку, сучий хвост, объявляешь? И велел его под присмотром кормить и тетрадку ему отдал: черт с тобой, говорит, пиши!

– Пойдем навестим его? – предложил я, вставая. – Как-никак свой, десантник!

Втроем мы подошли к одному из шалашей санчасти. За легкой стенкой слышался голос Люды, жены Юрия Никитича:

– Спокойно, одну секундочку!

Они перевязывали Сироту. Намучились они с его страшными ранами.

– Вам что? – строго спросил Юрий Никитич. На территории санчасти наш милый доктор почему-то всегда напускает на себя вид черствого бюрократа.

– Нам? Мы хотели… Тут у вас паренек лежит из Рябиновки, Федя Иваньков, которого я в Ржавке вытащил, – нашелся я. – Я с его матерью вчера говорил…

Никитич нехотя дал нам дорогу, и мы вошли в шалаш. Прохладная полутьма остро пахла карболкой, еще какими-то лекарствами. Когда глаза привыкли к зеленоватому сумраку, мы разглядели койки, покрытые простынями из парашютной ткани, котелки и кружки на столике.

Я разговаривал с парнишкой из Рябиновки, товарищи молча стояли рядом, и все мы косились на исхудалое, мертвенно-бледное, восковой прозрачности лицо Юры Смирнова. Он раскрыл глаза, и я вздрогнул – глаза его, хотя и близорукие, были быстрые, ясные, совсем не подслеповатые на вид, ничуть не больные.

Смирнов сощурился и, поднеся к правому глазу палец, слегка оттянул веко. Была у него эта привычка близоруких.

– Витя? И Володя тут! Здравствуйте, москвичи, молодцы, что зашли!

– Как самочувствие? – бодрым баском осведомился Щелкунов.

– Ничего. Валяться надоело. Все бока отлежал.

Но тут Юрий Никитич запретил нам разговаривать с тяжелораненым и бесцеремонно выгнал из шалаша.