Читать книгу - "Бывшие люди. Последние дни русской аристократии - Смит Дуглас"

На улицах Петрограда толпа творила насилие и самосуд. Образ Февральской революции как «бескровной» – не более чем миф, созданный для оправдания Временного правительства и легитимации его власти. Если первой кровью была кровь демонстрантов, то дальше по большей части проливалась кровь полицейских, офицеров и других служилых людей. Павел Граббе, сын графа Александра Граббе, бывший тогда подростком, вспоминал, как смотрел в окно на лежавшую на улице кучу бревен, припорошенных свежим снегом. Пока он смотрел, у бревен обозначились руки и ноги, и Граббе понял, что это замерзшие трупы полицейских. Повар американского посольства пришел на работу в истерике: у него на глазах кто-то саблей обезглавил полицейского. Генерал Штакельберг убил двоих, когда солдаты пришли обыскать его дом, прежде чем сам был застрелен на глазах жены. Солдаты сорвали с него одежду и надругались над телом; по некоторым сведениям, его отрубленную голову насадили на пику. Официально признано, что в период Февральской революции было убито и ранено 1443 человека. Помимо этого, восставшие матросы зверски убили несколько сот офицеров в Гельсингфорсе и Кронштадте.

Насилие масс во время Февральской революции было направлено на привилегированную Россию, на тех, кого именовали словом «буржуи». В русском контексте это слово не имело отношения к буржуазии в западноевропейском понимании: этим презрительным словечком обозначали представителей всех привилегированных классов. За свою долгую историю слово это вобрало множество смыслов, оно могло означать культурную элиту, богатых вообще, интеллигенцию, евреев, немцев и даже самих революционеров. В глазах обездоленных оно обозначало любого «врага», а после 1917 года – врага революции. В деревне крестьяне обозначали этим словом всех своих врагов, особенно дворян и монархистов. Для того чтобы в 1917 году быть причисленным к «буржуям», достаточно было иметь крахмальную белую рубашку, гладкие руки, очки или просто чистый и опрятный вид. Даже цвет женских волос мог указывать на принадлежность к «буржуям».

Буржуи и другие враги революции обвинялись во всех грехах, что оправдывало любое насилие. И само слово, и ненависть к тем, кого им обозначали, не были результатом усилий большевиков и других революционных партий. Это был низовой запрос, отражавший ненависть низших классов к верхам, ненависть, которая питала революционную жестокость не только в 1917 году, но и на протяжении нескольких лет Гражданской войны, в течение которых Ленин и большевики стали непревзойденными мастерами взращивания ненависти против высших классов в собственных политических целях.

Война против буржуев, начавшаяся в феврале 1917 года, идеально подходила к тому пониманию свободы, которую, по мнению низов, несет революция. Свобода понималась ими как воля, то есть вседозволенность и право действовать по своему произволу. Свобода была вырвана из рук царя и «буржуев», и любая попытка ограничить ее служила оправданием нового насилия.

Обыски стали обычным явлением – солдаты приходили арестовывать чиновников и армейских офицеров, искали оружие; некоторые квартиры обыскивали по три раза в день. Когда однажды ночью пришли за генералом Григорьевым, который был дома один, тот, прежде чем открыть, надел колпак и фартук своего повара. Изображая повара, он водил солдат из комнаты в комнату в безрезультатных поисках генерала.

Графиня Клейнмихель, которая устраивала у себя дома небольшую вечеринку для друзей, вовремя предупрежденная слугами, укрылась от толпы в доме напротив, где жил один из ее гостей. Оттуда они наблюдали, как солдаты с удовольствием трапезничали в ее доме. Графиня несколько дней провела у друзей, но и туда каждую ночь являлись шайки солдат. В итоге графиню арестовали, некоторое время продержали в Думе, а затем позволили вернуться в дом, который был разграблен и превращен в ночлежку для солдат. Ей было оставлено две комнаты, которые она делила со своими слугами. Парадная лестница была превращена в тир, мишенями служили большие портреты Романовых. На портрете императрицы Елизаветы Петровны во рту прорезали дырку и вставили туда папиросу, Екатерине Великой отрезали нос. Луи де Робьен, молодой француз из посольства, посетил графиню, которая вооружилась пистолетом и сообщила Робьену, что застрелится при необходимости. В семьдесят пять лет, добавила она, «следует уметь умирать». Она распродала все имущество, чтобы выжить, но отказывалась покинуть Петроград до окончания войны, поскольку хотела доказать безосновательность слухов, будто она симпатизирует или даже шпионит в пользу Германии.

Все три брата последнего мужа графини были убиты. Одного из них, двадцатипятилетнего офицера лейб-гвардии Гусарского полка, постигла особенно жестокая участь: солдаты выкололи ему один глаз и заставили смотреть, как убивают его товарищей офицеров; затем ему выкололи второй глаз, переломали руки и ноги и два часа мучали, поднимая на штыки и избивая прикладами, пока он не испустил дух. Двое племянников графини также были убиты: один, бывший камергер двора, – матросами в Крыму, второй – большевиками на Кавказе.

2 марта 1917 года во Пскове, за десять минут до полуночи, царь Николай II, надеясь остановить разрушение армии и беспорядки в столице, подписал отречение от престола в пользу своего брата великого князя Михаила Александровича. Роковое царствование завершилось. «Кругом измена и трусость, и обман», – записал Николай в дневнике. Великий князь Михаил после недолгих колебаний также отказался от короны, отчасти, видимо, не будучи уверен, что своим согласием переменил бы ситуацию. Однако он дал понять членам Временного правительства, что примет корону, если она будет предложена ему демократически избранным Учредительным собранием, которое установит образ правления в России. Радость при известии о падении монархии в Петрограде, Москве и других крупных городах толпа выразила разрушением царских знаков и символов, свержением статуй, срыванием портретов и уничтожением императорских орлов.

«Все участвовали в этой революции, – ликовал кадет князь Евгений Трубецкой в газете «Речь» 5 марта, – все ее делали, – и пролетариат, и войска, и буржуазия, даже дворянство». Свекровь княгини Кантакузин выражала энтузиазм по поводу «разрушения всех старых традиций». Княгиня заметила, что у кучера старой дамы была красная лента, демонстрировавшая ее политические симпатии. Красные транспаранты и флаги украшали дворцы, особняки и дорогие экипажи, перевозившие по петроградским улицам элегантно одетых дам и господ. Великий князь Кирилл Владимирович лично водрузил красный флаг на крыше собственного дома на улице Глинки. Для многих подобные акты означали истинную поддержку революции, но часто еще и служили, по словам князя Андрея Лобанова-Ростовского «своего рода паспортом» для защиты от ярости толпы.

У графини Ирины Татищевой радость дворян вызывала недоумение. «Я не могла, да и до сих пор не могу понять, – писала она в своих воспоминаниях, – как они не сознавали, что, рубя сук, на котором сидят, сами рухнут в пропасть».

Великий князь Михаил посетил графа Сергея в Фонтанном доме вскоре после того, как отказался от трона. Граф нашел его решение разумным, о чем сообщил в письме великой княгине Ксении. Однако дочери в Кутаиси он писал: «Я выразить не в силах переполняющие меня чувства в виду самоубийства русской государственности, ибо власть никто не вырывал, а только поднял с земли бессильно лежащую… Теперь мы сидим, предоставленные полному произволу толпы и войска без дисциплины».