Читать книгу - "Рузвельт, Кеннеди, советская агентура - Александр Феклисов"

Вечером мы собрались на десять минут до начала программы. Американец и англичанин словом не обмолвились о случившемся на репетиции, а француз, пожав мою руку, одобрил мой поступок и сказал, что в данной ситуации он сделал бы то же самое.

Летом 1943 года после Курской битвы редакция газеты «Новое русское слово» прислала генеральному консулу приглашение посетить собрание читателей, на котором в торжественной обстановке будет вручен чек на пятьдесят тысяч долларов для передачи Советскому правительству. Генконсул Киселев ответил, что он, к сожалению, из-за большой занятости не может лично воспользоваться их любезным приглашением, но вместо него обязательно прибудет другой представитель консульства. И назвал мою фамилию.

В назначенное время я пришел в русский клуб на западной стороне Манхэттена, в районе Сто сороковых улиц. Перед входом в здание меня встретил молодой человек, который, после любезного приветствия, сказал:

– Если вы не возражаете, то я хотел бы вас представить трем князьям, конечно бывшим, которые приняли активное участие в сборе средств и подготовке сегодняшнего собрания.

Я не возражал. Мы вошли в здание, сняли пальто, и молодой человек провел меня в комнату, где находились князья и еще три-четыре человека из руководства «Нового русского слова». Все встали. В комнате был накрыт стол – бутерброды и бутылка смирновской водки. Я обратил внимание, что справа от меня, около стены, стояли три старика. Один из них в царской военной форме. Я сразу догадался, что это и есть князья, и подумал: «Как же я буду их называть – господин, князь, мистер?» Первым мне представили князя Разумовского. В форме царского генерала, старый, белый как лунь, морщинистый, он стоял прямо, руки по швам, с высоко поднятой головой. На его груди было много начищенных до блеска царских орденов и медалей. Здороваясь с ним за руку, я произнес:

– Здравствуйте, рад с вами познакомиться. – Князь, судя по всему, тоже волновался перед встречей, может, первой в его жизни, с советским человеком и не знал, что ответить. Он наклонил голову, потом слабым старческим голосом сказал:

– Здравствуйте, здравствуйте… И замешкался. Чувствовалось, что князь не знает, как меня назвать – то ли «господином», то ли «товарищем».

Второй князь – плотный, подтянутый, седоватый мужчина лет шестидесяти пяти, в темно-сером костюме. Он спокойно поздоровался, назвал меня «мистером», произнеся это слово чисто по-английски. Его взгляд говорил о том, что хотя он и пришел сюда, но это еще не означает, что он все одобряет в СССР.

Третий князь оказался самым молодым. Полнеющий, только начинающий седеть, высокого роста, с красивым лицом мужчина. Когда я сделал шаг в его сторону, он стоял со сдержанной улыбкой на лице, сложив руки в замок на животе и вращая большими пальцами один вокруг другого. Как только наши взгляды встретились, он, оставаясь в той же позе, неожиданно для меня сам себя представил:

– Бывший князь Владимир Кудашев. В настоящее время никаких препятствий большевикам не чиню. Все громко рассмеялись, а Кудашев, сдержанно улыбаясь, подал мне руку. Тут же бразды правления перешли к нему. Он сказал, что по русскому обычаю гостя встречают угощением, и предложил выпить всем по рюмке русской водки.

– За скорую победу нашей Родины над фашистской Германией!

Пока другие продолжали закусывать, он сообщил мне намеченный порядок собрания. Все присутствующие в комнате идут в зал и садятся на сцене за стол президиума, я – рядом с князем Разумовским, являющимся дальним родственником фельдмаршала Голенищева-Кутузова. Будут два кратких выступления от русской колонии, а после вручения чека они хотели бы, чтобы несколько слов сказал я. По окончании официальной части состоится концерт самодеятельности.

Мы прошли в небольшой заполненный до отказа зал. Кудашев открыл собрание и произнес искрометную краткую вступительную речь. После него слово взяла одна писательница. К сожалению, память моя не сохранила ее фамилию. Она страстно говорила о чувстве негодования, охватившем русскую колонию, когда Гитлер напал на Россию, и о том, что эмигранты, как истинные патриоты, все «распри позабыв», стали вести работу по оказанию помощи героическому русскому народу, чтобы хоть на малую толику умерить его страдания. В конце выступления она вручила мне чек на собранные деньги. Речь писательницы была доброжелательной, патриотической, но она избегала произносить слова «советский» и «Красная Армия». Советский Союз она называла Россией.

По окончании официальной части члены президиума спустились в зал и устроились в первом ряду, я – рядом с князем Кудашевым. Начался концерт самодеятельности. Играл небольшой оркестр русских народных инструментов, выступали хор и солисты – главным образом дети эмигрантов, никогда не видевшие Отечества своих родителей и знавшие его только по книжкам и рассказам взрослых. Они с душой пели русские народные песни. Мне понравилось их исполнение, и я искренне аплодировал артистам. Потом доморощенный конферансье объявил следующий номер – русскую народную песню «Бублики» – и назвал исполнителей. Зал замер в ожидании чего-то необычного. На сцену вышли парень с девушкой в русских национальных костюмах и стали танцевать под аккомпанемент гармошки. Танцуя, выступавшие напевали куплеты с антисоветским душком. Я повернулся к князю Кудашеву и спросил:

– Это что, специальный номер для советского гостя? Кудашев задал встречный вопрос:

– А вам это не нравится?

– Это же антисоветчина, – ответил я.

Тогда князь взобрался на сцену, встал между исполнителями и, махая руками, недовольным голосом прокричал:

– Вы, глупцы, прекратите свои нечестивые песни и пляски! Прекратите, прекратите! Вы оскорбляете соотечественников, сражающихся с нашим злейшим врагом.

В зале раздались аплодисменты. Вначале робкие, они быстро перешли в овацию, в которой потонули отдельные неодобрительные голоса. Куплетисты исчезли за кулисами.

Когда мы выходили из зала, Кудашев стал заверять меня в том, что он не знал о подготовке «нечестивого номера», иначе он уговорил бы организаторов не показывать его. Я поблагодарил князя за его благородство за то, что он взял на себя смелость остановить куплетистов.

– Это была просто реакция порядочности с моей стороны в отношении Родины, – заметил князь. – Вы знаете, все русские эмигранты, признают они СССР или нет, сейчас исполнены гордости, ходят с высоко поднятой головой. Победы Красной Армии над казавшимся несокрушимым гитлеровским вермахтом морально возвысили всех русских. И это чувствуют даже американцы.

Представительская деятельность – подготовка речей, поездки в разные города, выступления и присутствие на митингах и собраниях – требовала большого напряжения сил, отнимала много времени. Но польза от нее была несомненная – она давала возможность находить друзей Советского Союза, которые могли оказать важную секретную помощь, а также пополняла мои знания, обогащала опыт общения с иностранцами, что немаловажно для успешного ведения разведки. Тогда я четко понял: только постоянное и добросовестное выполнение официальной работы способствует успешному осуществлению разведывательных заданий. И наоборот, пренебрежение обязанностями по «прикрытию» отрицательно сказывается на разведывательной деятельности.