Читать книгу - "Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1933-1936 гг. - Юрий Фельштинский"

Но такое предположение выдвигалось лишь для того, чтобы объяснить его нереальность, несбыточность, фиктивность. С помощью цепи недоказанных и недоказуемых рассуждений Троцкий убеждал в неизбежности революционных потрясений в капиталистическом мире в самом скором времени. В качестве основной программной международной установки он выдвигал лозунг социалистических «Соединенных Штатов Европы». Что же касается США, то перспективу революционных потрясений в этой стране он прогнозировал осторожнее, хотя не исключал и ее.

Приход нацистов к власти в Германии был рубежом в тактических подходах Троцкого к задачам и организации международного движения его сторонников.

Как видно из настоящей публикации, Троцкий уделял большое внимание ситуации во Франции и в Испании в 30-х гг., образованию в этих странах народных фронтов с участием социалистов, коммунистов и других левых партий, правительств народного фронта, испанской гражданской войне 1936–1939 гг. Решительно осуждая компартии за их правительственные комбинации, предпринятые по команде Сталина, он полагал, что выживание как французской, так и испанской демократий возможно только на путях «перманентной революции», то есть непосредственного перехода к социалистическим преобразованиям. Пророчества Троцкого в этом смысле звучали весьма оптимистично. Он полагал, что забастовочная волна во Франции летом 1936 г. является началом социалистической революции («Французская революция началась», — писал он в июне 1936 г.), что к такому же результату могут привести уличные столкновения в испанском городе Барселоне через год, которые на самом деле были чреваты существенным подрывом сил испанских республиканцев.

Более того, выражалась надежда, почти уверенность, что испанская гражданская война окажется стимулом к революционному подъему в международном масштабе, подобно революции 1917 г. в России. «Советы повсюду» — таков был лозунг Троцкого и его сторонников во время войны в Испании. Троцкий даже собирался тайно переправиться в Испанию, чтобы лично возглавить революционные силы, но этот план в результате более трезвых размышлений был оставлен^[57].

Иначе говоря, конкретные события текущей европейской, и не только европейской, истории, с их специфическими причинно-следственными связями Троцкий неизменно рассматривал через увеличительное стекло своей концепции «перманентной революции», которая объективно должна была вырваться за пределы как отдельной страны, так и узких рамок демократии. Крах этих надежд Троцкий связывал исключительно с «субъективным фактором» — отсутствием во Франции и Испании, а также в других странах массовых революционных партий. Немало гневных обличительных слов было произнесено по адресу испанских и французских коммунистических лидеров.

В любом случае каждый раз розовые прогнозы, вообще весьма часто свойственные нашему герою, терпели полное крушение.

Первоначально не только применительно к СССР, но и в международном масштабе группы и течения, враждебные официальному большевистскому и коминтерновскому курсу, рассматривались как своего рода «внутренняя» оппозиция, хотя и оказавшаяся вне компартий, ибо эти группы были удалены из партий, руководимых Москвой.

Троцкий сохранял курс объединенной оппозиции 1926–1927 гг., предусматривавший лишь острую критику политики Сталина и его сторонников в ВКП(б) и Коминтерне, которых именовал «центристами», а также «правых» (Н.И. Бухарина и его последователей в СССР и за его рубежами).

Впрочем, от «правых» уже к концу 1929 г. почти ничего не осталось, ибо Бухарин и близкие к нему А.И. Рыков и М.П. Томский покаялись, будучи снятыми с ответственных постов (Рыков еще год оставался главой правительства, но реальной власти уже не имел, и его устранение было предрешенным), а их последователи в зарубежных компартиях либо последовали примеру старших советских товарищей, либо были исключены. Троцкий добивался изменения политического курса ВКП(б) и Коминтерна путем фактического принятия его платформы. Естественно, это могло произойти только при условии отстранения от руководства Сталина, что в конце 20-х — начале 30-х гг. было уже практически невозможно.

Применительно к организациям своих сторонников вождь оппозиции проявлял четко прослеживаемую по документам двойственность — он отказывался считать их объединения параллельными компартиями и называл эти объединения оппозиционными группами, течениями, лигами и т. п., но в то же время добивался их внутренней структуризации, строгой дисциплины в них, единой идеологии, то есть фактически они рассматривались если не как партии, то, по крайней мере, в качестве зачатков партий. Было образовано и международное объединение этих групп во главе с едва подававшими признаки жизни Международным бюро и Международным секретариатом, находившимися в Париже.

Планы были весьма обширными. Предполагалось, например, уже в 1929 г. создать крупный международный журнал под условным наименованием «Оппозиция», который сцементировал бы гетерогенные группы в разных странах вокруг единой политической идеологии. Но создать такой журнал так и не удалось. Международный секретариат оказался в состоянии лишь изредка, без какой-либо периодичности, выпускать свой бюллетень.

С самого начала, как это обычно бывает с мелкими отколовшимися политическими единицами, в оппозиционных группах и между ними происходили острые столкновения по вопросам догматики, организации, личного престижа. Последний мотив был немаловажным, ибо вокруг оппозиционных коммунистических групп терлось немало авантюристов, мошенников и тайных агентов советских спецслужб, о чем мы уже упоминали в другой связи.

Соперничавшие политики и политиканы часто стремились привлечь Троцкого в качестве своего защитника и арбитра, и он обычно охотно, хотя и весьма неосторожно ввязывался во всевозможные конфликты и дрязги, хотя подчас и старался соблюсти позицию отца-примирителя. Эта поза, однако, ему редко удавалась, хотя окружавшие и смотрели на него снизу вверх, а он сам всячески поощрял такую иерархию, сочетая ее с внешним демократизмом. Последний, впрочем, призван был вновь и вновь продемонстрировать величие его носителя.

В течение всех лет своей политической деятельности Троцкий держался особняком и свысока с окружающими. У него почти не было личных друзей. Только двоих из товарищей по партии — Христиана Раковского и Адольфа Иоффе — он удостаивал такого определения (Иоффе покончил жизнь самоубийством в 1927 г., а Раковский с 1928 г. находился в ссылке). Будучи убежденным в своей постоянной теоретической и политической правоте, обладая острым аналитическим умом и жалящим пером, Троцкий в ту пору, когда он был в числе советско-большевистских вождей, никогда не снисходил до мещанского, как он полагал, уровня других партийных боссов.

На заседаниях политбюро, когда обсуждались вопросы, не представлявшие для него интереса, он демонстративно читал французские романы на языке оригинала, что вызывало естественную озлобленность всех этих явно провинциальных сталиных и молотовых, калининых и орджоникидзе. В книге воспоминаний, впервые изданной в 1930 г. в Берлине, Троцкий писал о времени своего пребывания в высшем партийном эшелоне: «Если я не участвовал в тех развлечениях, которые все больше входили в нрав нового правящего слоя, то не из моральных принципов, а из нежелания подвергать себя испытаниям худших видов скуки. Хождение друг к другу в гости, прилежное посещение балета, коллективные выпивки, связываемые с перемыванием косточек отсутствующих, никак не могли привлечь меня. Новая верхушка чувствовала, что я не подхожу к этому образу жизни. Меня даже и не пытались привлечь к нему. По этой самой причине многие групповые беседы прекращались при моем появлении, и участники расходились с некоторым конфузом за себя и с некоторой враждебностью ко мне. Вот это и означало, если угодно, что я начал терять власть»^[58].