Читать книгу - "Николай Клюев - Сергей Станиславович Куняев"

Не только в стихах отдавался Клюев революционным порывам. Обходя Олонецкую губернию, он раздавал прокламации, произносил зажигательные речи — и этим не ограничивались его действия, в полном смысле этого слова преступные по критериям тогдашней власти. О своей подпольной деятельности в Олонии Николай отчитывался в живописных подробностях в письме «Политическим ссыльным, препровождаемым в г. Каргополь Олонецкой губернии»: «Я отдал всё, что имел, не пожалев себя и бедных старых родителей — добиться удалось: обложить Пятницкое общество Макачевской волости сбором в 5 коп. с души (немаленькая сумма по тем временам! — С. К.) в пользу Кр<естьянского> союза, постановить приговор с требованием Учредительного собрания (приговор отослан Царю), отменить стражников, отобрать церковную землю и все сборы отменить, приобрести 9–11 ружей, сменить старшину, писаря, место которого заменял я — только 2 месяца. Всё дело велось больше года, и я успел за это время раздать больше 800 прок<ламаций>, получен<ы> все от бюро содействия Кр<естьянскому> союзу…» Если ещё учесть, что далее следует упоминание об известии, «что в Петербург благополучно провезены из Финляндии 400 ружей и патроны, это известие я получил 17 февраля (1906 года. — С. К.)», то вырисовывается портрет форменного активного заговорщика против самодержавия, готового действовать с оружием в руках… Впрочем, тут всё не так однозначно, если учесть, что начинается это письмо фразой «Я, Николай Клюев, за Крестьянский союз и за все его последствия», а заканчивается подписью «С<оциалист>-Р<еволюционер>».

Крестьянский союз… Это была весьма загадочная организация, и исследователи долго не могли прийти к однозначному выводу — кто стоял у её истоков, кто вёл агитацию на местах и кто созывал и финансировал её съезды. Естественнее и проще всего было бы напрямую связать происхождение Всероссийского крестьянского союза с партией эсеров, тем паче что эсеры, создавая свои организации в многочисленных губерниях Российской империи, делали себе всевозможную рекламу и создавали собственные «крестьянские союзы». Сам же Всероссийский крестьянский союз был создан неонародниками для решения совершенно конкретных, локальных задач, стоящих перед крестьянским миром, в его создании принимали участие и земство, и часть бюрократии, и определённые силы от либеральной оппозиции — соответственно Всероссийский крестьянский союз не предполагал ни аграрного, ни какого-либо иного террора, что составляло смысл всей деятельности эсеров. Тем не менее все «насущные задачи» в процессе создания этой организации перекрыла одна-единственная: требование «земли и воли». Причём если социал-демократы требовали вернуть крестьянам часть земли, что была отрезана у них в ходе реформы 1861 года, дабы не произошло насильственной ликвидации всех помещичьих землевладений, что, по их мнению, ослабляло развитие капитализма на селе и архаизировало сельское хозяйство, — то эсеры настаивали на социализации — передаче земли в распоряжение земельных обществ. И Клюев, подписавшийся «Социалист-революционер», был, безусловно, на их стороне, хотя и не входил формально в саму эсеровскую партию.

Самыми смелыми по тем временам были именно эсеры, в руководстве которых заправлял, в частности, племянник Петра Столыпина Алексей Устинов, и анархисты, партию которых украшал своим присутствием, в частности, князь Хилков.

Очень скоро бывшие союзники станут непримиримыми врагами — но пока… они делают одно дело.

Слегка ошарашивает «р-р-революционный настрой» тогдашней творческой интеллигенции. По-настоящему совестливых людей, подобных Льву Толстому (впрочем, он сам никогда бы не назвал себя интеллигентом) или Александру Блоку, в этой среде было не много. Народолюбие этой публики в большей мере было «оппозиционно-карнавальным», отдавало модным «модерном» — тем более напыщенно-фальшиво и одновременно устрашающе звучали стихотворные декларации Константина Бальмонта о «сознательных смелых рабочих», Валерия Брюсова о «грядущих гуннах» или садомазохистское выступление Сергея Дягилева в журнале «Весы»: «Я совершенно убедился, что мы живём в страшную пору перелома, мы осуждены умереть, чтобы дать воскреснуть новой культуре, которая возьмёт от нас то, что останется от нашей усталой мудрости… Мы — свидетели величайшего исторического момента итогов и концов во имя новой, неведомой культуры, которая нами возникнет, но и нас же отметёт. А потому, без страха и недоверья, я подымаю бокал за разрушенные стены прекрасных дворцов, так же как и за новые заветы новой эстетики».

Но когда думаешь о деяниях и вообще о судьбе подобных «юношей бледных со взором горящим», непреклонных в своём фанатизме «херувимов» (как вспоминал тот же Егор Сазонов, террорист Иван Каляев внешне напоминал Сергия Радонежского с картины М. В. Нестерова) — легче не становится. Тот же Егор Сазонов перед покушением на министра внутренних дел Плеве вдохновлялся и набирался сил в постели отъявленной блудницы, хорошо известной в декадентских кругах — Паллады Богдановой-Бельской. Вдохновился…

За один 1906 год террористы убили 786 и ранили 820 представителей и сотрудников законной власти. Это не считая людей, случайно погибших во время террористических актов.

* * *

И здесь самое время обратиться к другому книжному источнику, с которым хорошо был знаком Клюев. «Гагарья судьбина» заканчивается следующим витиеватым словом: «Не изумляясь, но только сожалея, слагаю я и поныне напевы про крестные зори России. И блажен я великим в малом перстами, которые пишут настоящие строки, русским голубиным глазом Иоанна, цветущим последней крестной любовью».

Иоанн — любимый ученик Христа из двенадцати апостолов. «Русский голубиный глаз Иоанна» и персты, «которые пишут настоящие строки» — глаз и персты Николая Ильича Архипова, записывающего «Гагарью судьбину» (не удерживается Клюев от того, чтобы снова не сравнить себя с Христом, а Христова апостола — со своим другом)… А «блажен великим в малом» — напоминание о книге Сергея Нилуса «Великое в малом», что вышла первым изданием в 1903 году и вторым в роковом декабре 1905-го. Книга приобрела скандальнейшую репутацию из-за обнародованных в ней «Протоколов сионских мудрецов» (хранить эту книгу после февраля 1917 года значило подвергать себя смертельному риску).

Едва ли кто из немногих читавших её после декабрьского кровопролития задавались вопросом о подлинности происхождения «Протоколов». Ошарашивало и повергало в глубокое отчаяние (а кое-кого мобилизовывало на судорожные попытки хоть что-то сделать) их содержание.

Кто бы ни являлся коллективным автором этого сочинения — невозможно отрицать: ему присущи великолепное знание законов общественного устройства и человеческой психологии. Невозможно и не обратить внимание на то, что многое из написанного в «Протоколах» обращено не столько к настоящему — сколько к будущему. И прозрения здесь не отделить от чётко прописанного сценария.

Сергей Нилус с печалью указывал на то, что власть игнорировала этот документ, а против него самого либеральная печать развязала травлю. И не только против него. Не прекращалась клеветническая кампания против митрополита Московского Владимира и архиепископа Никона Рождественского, поддержавших публикацию «Протоколов». А благословивший духовные труды Нилуса святой оптинский старец Варсонофий вынужден был покинуть Оптину пустынь.