Читать книгу - "Одиссея варяжской Руси - Михаил Серяков"

Чем же она могла быть обусловлена? Даже в случае военного подчинения этого прибалтийского племени Киевской Руси подобная самоиндентификация с захватчиками выглядела бы странно. Покоренные скорее стремятся освободиться от иностранного гнета, а не отождествить себя с завоевателями. При этом, как уже отмечалось выше, источники ничего не говорят ни о покорении ливов в эпоху Владимира и Ярослава, когда в Прибалтике появляются первые знаки Рюриковичей, ни о каких-либо брачных союзах ливов с русскими князьями. Ключом к разрешению данной загадки является то, что территория находок этих подвесок совпадает с территорией расселения славян-венедов, а впоследствии именно там же среди ливов отмечается существование устойчивой «королевской» традиции.

Объяснить все эти явления может предположение, что среди упомянутых Генрихом Латвийским венедов, влившихся в состав ливской знати, были потомки русских королей Саксона Грамматика, считавших себя родственниками киевских Рюриковичей. Как будет показано ниже, основная линия потомков прибалтийских русских королей переместилась в земли западных славян, из числа которых и был впоследствии призван Рюрик, однако какие-то боковые ветви вполне могли остаться на старой родине. В этом отношении оказавшиеся среди ливов потомки этой боковой линии могли считать себя родственниками Рюриковичей, активно использовать подвески с их родовым знаком, а их дальние потомки многие века спустя хранить память о своем высоком королевском происхождении.

Естественно возникает вопрос: знали ли Рюриковичи о своих родственниках в Латвии и, если знали, как к этому относились? Трудно сказать определенно, но, судя по всему, какие-то известия к русским князьям об этом доходили. На это указывает существование на Руси закона, о котором упоминается в скандинавских сагах: «В Гардарики было законом, что люди, которые были конунгами по рождению, не могли оставаться в стране без разрешения конунга»{116}. Поскольку под последним имеется в виду Владимир Святославич, становится понятно, что незаконорожденный сын великого Святослава, по всей видимости, опасался появления в стране других претендентов на его престол. С другой стороны, знали о них на Руси и другие осведомленные люди. В этом свете весьма интересно сообщение Иоакимовской летописи, что, получив от «весчунов» пророчества о происхождении наследника «от ложесн его», дед Рюрика в первую очередь направляет посольство в Восточную Прибалтику: «Но Гостомысл не ят сему веры, зане стар бе и жены его не раждаху, посла паки в Зимеголы (В.Н. Татищев в комментарии к этому месту предположил, что имелась в виду Курляндия. — М.С.) к весчунам вопросити, и ти реша, яко имать наследовати от своих ему»{117}. И именно после этого новгородскому старейшине снится вещий сон, на основании которого он и дает своим соплеменникам совет приглашать на княжение сыновей своей средней дочери. Весьма вероятно, что именно «весчуны» Прибалтийской Руси, граничащей с куршами, и подсказали Гостомыслу, кого именно из их княжеского рода следует призывать восточным славянам. Спустя столетия после описываемых событий Адам Бременский в XI в. вновь фиксирует тесные религиозные связи русских, которых он именует греками по причине принятия христианства из Греции, именно с этим же регионом: «В глубине (моря) есть и другие (острова), которые подчиняются власти шведов. Самым большим из них, пожалуй, является Курланд, который имеет восемь дней пути. (Там обитает) очень жестокое племя, которого все избегают из-за его склонности к чрезмерному почитанию идолов. Там очень много золота, великолепные кони. Во всех домах — полно волхвов, авгуров и некромантов, (которые даже ходят в монашеских одеждах). За оракулами туда обращаются со всего света, особенно испанцы и греки»{118}.

Не исчезла память о прибалтийских «родственниках» Рюриковичей и впоследствии. Так, в былинах сын Ильи Муромца называется Подсокольничком. Такое наименование достаточно необычно по двум причинам. Во-первых, все остальные богатыри в былинах зовутся по имени. Во-вторых, с соколом былины устойчиво связывают именно представителей Рюриковичей: именно в эту птицу оборачиваются былинные Вольга и Волх Всеславьевич, историческими прототипами которых были сын Святослава Олег и Всеслав Полоцкий. Таким образом, имя Подсокольник указывает на какую-то связь его носителя с родом Рюриковичей. Со стороны отца в окончательной версии текста подобное родство исключается: сказителям былин было хорошо известно, что Илья Муромец был крестьянский сын из деревни Карачарово. Методом исключения получается, что с Рюриковичами как-то связана жена главного былинного богатыря. Сведения о ней в эпосе достаточно скудны, и в былинах она обычно называется Златыгорка, Семигорка, Сиверьянична, царевна лотарыненко, Латымирка или Латыгорка. Что касается последнего варианта, то еще А. Марков связал его с названием прибалтийского племени латгалов, называемых русскими летописями «летьгола» и «латыгола»{119}. Имя Сиверьянична указывает на север, что подтверждается указанием некоторых былин на то, что богатырка живет «в стороне северной», причем в ряде случаев в качестве место ее обитания указываются «западные страны, Золотая Орда» и «море студеное, камешек серый». Хоть былинная локализация и расплывчата, однако в целом она указывает на север или запад, а также на морское побережье. Что касается первого варианта имени, то, помимо чисто фольклорных мотивов, отметим, что в Латвии также известны предания о Денежной горке в Серене и Денежной горе у Смилтене{120}. Таким образом, создатели и хранители былин, изначально связанные с волхвами, через этот поэтический образ отмечали наличие каких-то родственников русской княжеской династии именно на территории Латвии.

Хоть приведенные выше данные и носят неизбежно фрагментарный характер, однако собранных фактов достаточно, чтобы сделать выводы о языке Прибалтийской Руси, основных контурах ее истории и религиозных представлениях. Что касается первого вопроса, то мы можем констатировать, что древнейшие из известных нам русов, о которых мы можем сказать что-либо определенное, говорили на славянском языке. Об этом однозначно говорят лингвистические данные: славянская гидронимия и топонимика Западной Прибалтики, причем, как отметил В.Ф. Дамбе, иногда она ближе даже к западнославянской; само славянское происхождение названия куршей, отмеченных в качестве соседей Прибалтийской Руси уже при первом упоминании о ней Саксоном Грамматиком. Об этом же говорит и приведенный выше странный на первый взгляд факт, что германцы заимствовали у славян слово ладья, а не наоборот. Очевидно, что название ладьи было заимствовано германцами явно не в эпоху викингов, когда их собственные суда бороздили моря вокруг всей Европы и даже доплывали до Америки. Вряд ли это был рубеж нашей эры, когда, согласно Тациту, свеоны имели свой собственный флот на Балтике. Поскольку лингвисты датируют славяно-германские контакты V–III вв. до н.э.{121}, то, по всей видимости, заимствование интересующего нас слова произошло примерно в этот период. Однако ни письменные источники, ни археологические данные не позволяют однозначно говорить о широком распространении мореплавания у славян в это время. Поскольку Саксон Грамматик с самого начала описывает прибалтийских русов именно как морской народ, имеющий достаточно большой флот, о котором он неоднократно упоминает на страницах своей хроники, наиболее естественно предположить, что слово ладья попало в германские языки именно из языка Прибалтийской Руси.