Читать книгу - "Начало Петровской эпохи - Вольдемар Балязин"

Восхваление и возвеличивание Софьи

Знали об этих государынях и бывшие воспитатели Софьи Алексеевны, беседовавшие с нею об истории церковной и светской и теперь постоянно внушавшие ей мысль о ее избранничестве и о великом жребии, выпавшем на ее долю. И более других преуспевал в этом верный ее слуга, без конца певший ей дифирамбы и слагавший в честь ее вирши, без меры восторженный версификатор Сильвестр Медведев.

Это именно им, Сильвестром, молодая царевна Софья воспитывалась в духе того, что человек духовный, «по телу – земн, по душе – небесный», считается образцом христианина, к коему надлежит устремляться всякому, «взыскующему истину».

Для этого, прежде всего, должно быть «словесноумному», ибо только такой книгочей и любомудр есть звено, соединяющее небо и землю.

И как утверждал другой современный Софье поэт и просветитель – Карион Истомин, также бывший одним из ее духовных наставников, – именно в таком человеке «вещь Боготворна зримо сомкнётся». И вообще все наставники считали Софью Алексеевну и словесноумной, и даже достойной носить имя Солнечного Дома.

Так назвал «мужеумную» Софью Сильвестр Медведев, поднеся ей собственную поэму, сочиненную им на смерть царя Федора Алексеевича летом того же 1682 года.

Эта поэма в значительной части была подлинным панегириком царевне, ибо Медведев, обыгрывая имя Софьи, отождествлял ее с Софией – Премудростью и с самою Богородицей, которая одна и была Премудрой.

Софья Алексеевна хорошо знала Священное Писание и помнила слова: «Премудрость прославит себя и среди народа своего будет восхвалена». Вслед за тем Медведев наделял царевну семью столпами Солнечного Дома, которые по богословским канонам того времени представляли: Премудрость, Разум, Совет, Мужество, Благодать, Любовь и Милость.

После этого Софья стала писать свое имя на грамотах для зарубежных государств вместе с именами обоих царей – Ивана и Петра. Следующим этапом должно было стать ее полновластие, ее единоначалие, называвшееся в России самодержавием.

По Москве поползли слухи о скорых переменах, которые связывали с царевной Софьей. Особенно воодушевились раскольники, которых в стрелецких слободах жило не менее половины. На улицах и площадях появились их проповедники, призывавшие москвичей вернуться к истинной, старой, прародительской вере, поруганной проклятыми никонианами.

Прения «староверов» и «никониан»

Князь Хованский, до той поры скрытно державшийся старой веры, открыто объявил себя старообрядцем, чем сильно способствовал усилению духовных детей протопопа Аввакума и его ближайшего сподвижника Никиты Пустосвята, жившего в Москве. Огонь старой веры разгорался еще сильнее оттого, что в Москву только что пришли слухи о мученической смерти Аввакума, сожженного в ссылке, в сыром срубе, вместе со своими ближайшими сподвижниками. На воскресенье 25 июня было назначено венчание Ивана и Петра на царство, а на 23-е стрельцы-раскольники потребовали открыть собор для свободного обсуждения вопросов веры.

В назначенный день утром раскольники во главе с Никитой Пустосвятом пришли в Кремль, но Хованский уговорил их перенести открытие собора на неделю.

5 июля страсти накалились до предела, но собор все же открылся. Вместе с патриархом Иоакимом в Грановитую палату пришла Софья, Наталья Кирилловна, царевна Мария Алексеевна и сестра Алексея Михайловича – Татьяна Михайловна.

Невиданное это было дело – особенно для раскольников, – чтобы среди князей церкви сидели женщины-мирянки, хотя бы и царского рода!

Спор шел до сих пор с переменным успехом довольно долго. Но когда чаша весов стала уверенно склоняться в пользу раскольников, Софья сама взяла слово. Она привела все аргументы в пользу официального ортодоксального православия, говорила страстно, убежденно, красиво, используя приемы своих наставников-риторов Полоцкого, Медведева, Истомина, собственное незаурядное красноречие, но, в конце концов, поняла, что сторонников Никиты Пустосвята переубедить нельзя.

И тогда она прибегла к последнему доводу правителей – грубой, всесокрушающей силе: Никиту Пустосвята и пятерых наиболее активных его сторонников по приказу Софьи схватили стрельцы Стремянного полка, который был предтечей конной гвардии и отличался особой преданностью престолу. Ересиарху отрубили голову, а его клевретов, побив кнутом, разослали по дальним острогам.

После казни Пустосвята надвинулась на Софью новая беда: князь Хованский, все чаще упоминавший о своем царском происхождении от Великого Литовского князя Гедимина, похоже, стал заявлять свои претензии на шаткий московский трон.

Стали поговаривать, что 19 августа, во время крестного хода в Донской монастырь, стрельцы перебьют всю царскую семью, всех бояр и возведут князя Ивана Андреевича на престол.

Ни цари, ни царицы, ни царевны, ни бояре с крестным ходом не пошли, а 20 августа и вовсе уехали из Москвы – в Коломенское. Не было ни царской семьи, ни бояр и на праздновании Нового года – 1 сентября. А 2 сентября к воротам царской усадьбы оказалось прибито подметное письмо, в котором Хованского обвиняли в том, что он собирается убить обоих царей, Софью, Наталью Кирилловну, патриарха и архиереев. Собирается выдать за своего сына одну из царевен, а прочих – постричь и сослать в монастыри, бояр же всех перебить. Софья тут же переехала со всеми своими ближними в хорошо укрепленный Савво-Сторожевский монастырь, под Звенигород, и немедленно разослала грамоты, обязывая всех служилых людей прибыть «конно, пеше и оружно», ничем не отговариваясь, с великим поспешанием, чтобы извести воровство и крамолу Ивашки Хованского со товарищи.

Конец «хованщины»

13 сентября Софья переехала в село Воздвиженское, приказав, чтобы к 18 сентября съехались туда все бояре и служилые московские люди.

Накануне, 17 сентября, были именины Софьи, и в Воздвиженское прибыли тысячи людей. Ехал туда и Хованский, не подозревая о грозившей ему опасности.

Он был еще в пути, когда Дума, прослушав подметное письмо, которое зачитал им думный дьяк Федор Шакловитый, не желая спрашивать Хованского, заочно приговорила его к смерти. Навстречу Хованскому был послан с большим отрядом боярин, князь Лыков, чтобы захватить и доставить его в Воздвиженское.

Лыков схватил Хованского-старшего и послал за Хованским-младшим. Княжича Андрея схватили в его подмосковной вотчине и привезли в Воздвиженское.

Хованских не пустили во дворец, а тот же Шакловитый в присутствии думных чинов вычитал им их вины перед воротами царской усадьбы.

Приговор кончался словами: «Злохитрый замысел ваш обличился. Государи приказали вас казнить смертию».

Отца и сына тут же и казнили, отрубив им обоим головы.

Боясь мести стрельцов за казнь их любимца и его сына, Софья тут же поехала в Троице-Сергиев монастырь – неприступную крепость, приспособленную к многомесячной осаде, – и велела всем служилым людям немедленно двигаться туда же. Софья за два дня добралась до Троицы, вошла в обитель и заперлась в ней.