Читать книгу - "Богатство - Валентин Пикуль"

— Я думаю, пора начинать, — сказал Соломин.

С улицы грянул выстрел, и через минуту в канцелярию вломился толстый немец — из числа наезжих скупщиков пушнины. Он требовал привлечь к суду местного жителя Егоршина, который безо всякой на то причины сейчас застрелил его собаку.

— Прекрасного породистого доберман-пинчера!

— Не кричите, — осадил немца Соломин, — причины к убийству вашей собаки вполне законны. Завоз любых собак на Камчатку, карается большим денежным штрафом, и я вас оштрафую, ибо ваш прекрасный доберман мог испортить породу камчадалок.

Немец счел, что над ним издеваются.

— Мой доберман-пинчер имел в Берлине три золотые медали, его на выставке собак изволил приласкать сам кайзер, и как же он мог испортить ваших паршивых дворняжек?

Соломин растолковал, что камчадалки (хотя хвосты у них и закручены в крендель) вовсе не дворняжки. Это собаки, порода которых сложилась в суровых условиях служения человеку, и они способны покрыть в сутки расстояние до 120 миль, получив за этот адский труд лишь кусок юколы, а медальный доберман-пинчер, если его поставить в нарты, сдох бы сразу!

После чего Соломин повернулся к Блинову:

— Составьте протокол и оштрафуйте этого господина, доберман-пинчер которого был недостоин даже того, чтобы понюхать под хвостом у самой последней камчатской сучки…

А перед самым открытием аукциона он решил нанести удар по винной торговле — по самому больному месту.

Согласно законодательству Российской империи, завоз спирта на Камчатку, как страну «инородческую», был неукоснительно запрещен. Наяву же здесь протекали хмельные реки. Спирт завозился из Америки, и Соломин не имел права выпустить его на землю (хотя он чуял, что тут не обошлось без Камчатского торгово-промыслового общества). На складах Петропавловска обнаружились колоссальные запасы алкоголя в самых различных вместимостях — от мизерных «сосок» (то есть соток) вплоть до необъятных бочек. А перед главным кабаком Петропавловска площадь была вымощена пустыми бутылками. Несколько поколений виноторговцев закапывали бутылки донышками кверху — образовалась уникальнейшая мостовая, какой не было нигде в мире. Сейчас поверх этого «паркета» лежал в блаженстве все тот же отставной чинодрал Неякин, которого давно устали ждать судьи Владивостока.

Соломин велел оттащить Неякина в карцер.

— Конечно, где ж ему уехать с Камчатки? Он не только пароход, но и царствие небесное проспит…

Вместе с урядником Соломин обошел лавки города и отобрал у продавцов патенты на винную торговлю, о чем сразу же оповестил начальство. В условиях абсолютной трезвости открылся пушной аукцион… Мишка Сотенный тишком спросил:

— А вы прежде с Расстригиным-то столковались?

— О чем толковать мне с ним?

— Неужто даже товар нашим не показали?

— Увидят его лишь сейчас…

В этом и заключалась его стратагема. А вести аукцион Соломин упросил школьного учителя, и тот согласился.

— С меня — как с гуся вода, — сказал он, бесстрашно раскладывая на столе серебристых соболей и седых бобров.

Торг проходил в пустых классах школы, где расставили скамейки для публики. В самый последний момент Соломин был ошарашен непониманием двух слов местного диалекта.

— Учтите, — сказал ему учитель, — здесь не только хвост, здесь продается и головка.

Оказывается, хвост — это худшие сорта пушнины, которая всегда выставлялась на аукцион, а головка — лучшие сорта, которые раньше камчатские начальники позволяли продавать подпольно, за что и получали с купцов солидное вознаграждение. Но теперь этот фокус не прошел, и Соломин видел алчное беспокойство в рядах местных скупщиков и перекупщиков, он даже слышал, как Расстригин, обернувшись, сказал кому-то в публике:

— Ой, нехорошо все это… не по-божески!

Соломин заранее предупредил учителя, чтобы тот, ведя азартную игру аукциона, нарочно взвинчивал цены. Американцу же, приехавшему за шубой для жены, Андрей Петрович шепнул:

— Шуба вам будет. Вы только не кидайтесь в споры, а переждите, когда страсти поутихнут…

— Кто это такой? — спросил Соломина урядник.

— Небогатый человек и, кажется, порядочный. Ему не меха нужны, одна шуба. Наберет на манто и уедет… пускай!

Учитель растряс в руках дивную чернобурку — такой красоты, что иностранцы издали стон, а представитель одной бельгийской фирмы начал нетерпеливо елозить ногами по полу.

— Кошка дохлая, — послышался басок Расстригина.

— Нашли, что показывать! — поддержали его прихлебатели. — Этой-то шкуркой в сенях мусор мести…

Все было так, как и предвидел Соломин, перехвативший инициативу торга в казенные руки. А лисица полыхала дивным смоляным огнем волшебного подшерстка.

— Убей меня бог, даже червонца жаль за такую падлу! — кричал Расстригин, тряся потными кудрями.

Но жажда местной наживы заглушалась жаждой наживы более широкой — уже международной, и заезжие иностранцы, увидев в этом году такой великолепный товар, стали круто поднимать ставки. Неумолимо, разрушая все козни спекулянтов, стучал молоток в руке вдохновенного педагога:

— Восемьдесят — раз… Кто больше? Девяносто — раз, девяносто — два, девяносто…

Соломин демонстративно выхватил бумажник, хлестнул по столу двумя сотенными «екатеринками».

— Двести! — выкрикнул он, поднимая цену выше.

Карагинская чернобурка пошла с молотка за 220 рублей, и Соломин сложил свои деньги обратно в бумажник. Иногда за редкие экземпляры цены взбегали до 300 рублей и даже выше. Соломина нисколько не смущало, что меха Камчатки попадали в руки иностранцев, — торг есть торг, и в нем существенна только прибыль. Но теперь, когда Расстригин и Папа-Попадаки были выбиты из игры, денежная прибыль, минуя их кошельки, поступала в кубышку инородческого капитала Камчатского уезда.

Конечно, стерпеть этого купцы не могли.

— Мы ж не какие-нибудь — православные! — бросил Расстригин в лицо Соломину и ринулся к двери, увлекая за собою на улицу и всех остальных перекупщиков.

— Продолжайте, — велел Соломин учителю. В окно он проследил, как Расстригин, размахивая руками, уводил приятелей в ближайший кабак. Но через минуту выскочили оттуда словно ошпаренные. Вином больше не торговали, и это привело камчатских крезов в ярость. Большой толпой они проплыли мимо школы. Блинов под азартные вопли аукционеров сказал:

— Вы даже не знаете, сколько обрели врагов.

— Я знаю, что их много, — ответил Соломин.

К нему протиснулся пожать руку знакомый янки.

— Моя жена будет очень довольна, — сказал он, вскидывая на плечо громадный, но почти невесомый мешок с соболями.

— Я очень рад за вас, — улыбнулся Соломин.