Читать книгу - "Севастопольская хроника - Петр Сажин"

Смерть героев подобна закату солнца.

Карл Маркс

Весенний Крым прекрасен. Прекрасен настолько, что при описании его на кончик пера вереницей лезут расфранченные слова, и я невольно начинаю небо сравнивать с лазурной эмалью, апрельскую зелень, изузоренную первыми луговыми цветами, с тонкоткаными рисунками хоросанских ковров.

Но когда передо мною возникают останки разрушенных гитлеровцами домов, обгорелые кустарники, сожженные машины, услужливая память снова начинает листать страницы свои. Опять я вижу Керченский пролив и самое крупное на его восточном берегу поселение Тамань, городок с каменной церковью и памятником сечевому атаману и поэту Антону Головатому, с людской толкотней у причалов и на улицах. Кого только и чего только тут нет! Моряки, солдаты, снабженцы, эскулапы, братья и сестры милосердия, пушки и штабеля со снарядами; носилки с ранеными и убитыми.

Люди толпятся и около хат, в которых квартируют штабы разных рангов, базы, разные мастерские и госпитали.

Около госпиталей пахнет йодом. На веревках сушатся медицинские халаты, белые ленты бинтов.

У сенец госпитальных кокетничают с офицерами выбежавшие на минутку красивые сестренки в своих с шиком носимых белых колпаках.

У одной из хат собрались моряки. Тут только что скончался капитан 3 ранга Дмитрий Андреевич Глухов, тяжело раненный в морском бою на проливе. Моряки пришли проститься.

Глухов лежит в свежеоструганном гробу. Доски не совсем аккуратно (по-видимому, гроб делался наспех) обтянуты красной материей, взятой, вероятно, из набора флагов расцвечивания. Крупные руки сплетены в непривычной для этого человека позе покоя. На лице выражение горестного сожаления, будто он собрался, но не успел сказать что-то очень важное.

Есть люди, для которых земные радости, такие как сытная еда, комфорт, семейный уют, слава, награды, продвижение по службе, не играют главной роли в жизни. Для них первостепенно дело. Вот таким и был капитан 3 ранга Дмитрий Глухов. С первого дня войны он на опасной службе: очищал севастопольские фарватеры от мин; ходил в длительные дозоры, выслеживая подводные лодки противника; проводил суда в гавань и выводил из порта в море; нес конвойную службу на коммуникациях во время обороны Одессы и Севастополя.

Свершил он и беспримерный поход в горящий, оставленный нашими войсками Севастополь.

Он вышел из Новороссийска 2 июля 1942 года на головном катере, а за ним следовало шесть вымпелов.

Хотя суденышки эти с виду и невелики, но пройти скрытно им не удалось. Примерно в ста милях от Новороссийска отряд был обнаружен самолетами противника, и не успели самолеты-разведчики скрыться с горизонта, как появились вызванные ими по радио бомбардировщики.

В первой волне было девять самолетов. Их вели опытные летчики из воздушной армии фон Рихтгофена.

Атака за атакой – бой длился до темноты. На катере в живых остались всего лишь трое: механик, краснофлотец-минер и сам Глухов.

Краснофлотец стоял на руле, механик у моторов, а Глухов у пулеметов.

Во время бомбежек на палубе возник пожар, и огонь подкрался к кранцам со снарядами. Их нужно было немедленно выбросить. Глухов оставил пулеметы и поспешил к огню. Кранцы были принайтовлены проволокой, да так крепко, что, сколько Дмитрий Андреевич ни старался развязать их, только руки обжег. К счастью, недалеко был топор.

В темноте к борту подошел один из катеров дивизиона и передал принятую из Новороссийска радиограмму: катерам разрешалось прекратить поход к Севастополю и вернуться на базу.

Глухов перебинтовывал обожженные ладони. Он нахмурился, прочитав радиограмму, и мрачно сказал: «Передайте Новороссийску – поход будем продолжать, а что касается личного состава – в Севастополе найдем и мотористов и комендоров, а матросов там на всю эскадру хватит!»

Севастополь горел – пламя выбрасывалось высоко. А над ним, застилая звездное небо, клубился черный дым.

Немцы заметили катера и обстреляли их. Глухов решил посмотреть, что делается в Стрелецкой бухте, в бывшей базе сторожевых катеров, где он знал каждый дюйм. Но и тут его встретили артиллерийским огнем – значит, бухта в руках противника. Глухов развернулся и пошел в Камышевую бухту. И она оказалась в руках немцев. Но в Казачьей, последней бухте Гераклейского полуострова, немцев не было, зато столько скопилось людей! Раненые, женщины, дети, солдаты, моряки!

Глухов подошел к берегу. Матросы не успели спустить сходню, как хлынула толпа – катер пошел на дно. К счастью, тут было мелко и он не потонул, а лишь сел на грунт. Но заглохли моторы, и сколько механик ни старался, они не заводились.

Глухов категорически потребовал, чтобы все сошли с корабля.

С неохотой покидали катер измученные ожиданием, непрерывными обстрелами и бомбежками люди. Глухову было жалко их, но он понимал, что в жалости таится смертельная опасность: он оставил на катере лишь тех, кто ему нужен был, чтобы откачать воду и запустить моторы. Среди людей, находившихся в бухте, нашлись и мотористы, и сигнальщики, и рулевые, и комендоры, и минеры.

Вскоре катер поднялся, из выхлопных труб появился дымок, и загудели моторы. Глухов подошел к берегу, взял около семидесяти человек и покинул бухту.

Авиация противника обнаружила отряд Глухова с восходом солнца и преследовала до Керченского пролива. Почти целиком была выбита артиллерийская прислуга и пулеметчики. Осколками бомб разорвало мякоть бедра и повредило кость лопатки и Глухову. От потери крови он сильно ослаб. Раненый механик обмотал его жгутом, сделанным из простыни, и Дмитрий Андреевич снова встал на мостик, а механику приказал обвязаться концом, чтобы при пикировании самолетов прыгать за борт и нырять. Сам же он в это время стопорил ход и накрывался брезентом.

После очередного налета механик долго не всплывал. Пришлось Глухову взяться обожженными руками за шкентель и тащить механика из воды.

Как дошли до Новороссийска, сколько их ни спрашивали, ответить не могли.

Из Новороссийска Глухова после обработки ран эвакуировали в Невинномысск. Тут состояние его ухудшилось, и пришлось прибегнуть к переливанию крови. Это поставило на ноги.

Он уже стал лучше себя чувствовать, но на Кубань прорвались немцы, началась эвакуации Ставрополья. Авиация противника бомбила города и станции, поджигала поля.

Транспорта не хватало. Глухов вместе с ходячими ранеными пошел пешком до станции.

Обмундирование раненым не сумели выдать, и они в путь отправились в халатах и тапочках.

До станции было всего-то ничего, а шли чуть ли не двое суток. Шли не одни, а в потоке беженцев с Кубани, Ставрополья и Ростовской области.

Шли в пыли и гомоне.

Несколько раз над ними, снижаясь чуть ли не до самой земли, проносились самолеты.

Кое-как дошли, сели в рабочий поезд – на открытые площадки. Ехали несколько часов, пока не догнали санитарный состав.