Читать книгу - "Плен. Жизнь и смерть в немецких лагерях - Олег Смыслов"

Да, были люди, которые так и делали в пылу боя. Это делали те, кому грозил неминуемый расстрел по приказу “Верховного” за неисполнение “долга”, или те, кто по обстоятельствам верили, что им несдобровать в условиях плена. Но таких были единицы! Большинство, особенно когда пыл боя утих и надежда остаться живым не пропала, не застреливались, а хватались за эту надежду в ожидании подходящего момента для побега. Потом же, в уединении, с успокоившимися нервами и в ситуации обдумывания отказаться от своей жизни, скажем, очень трудно. Как поступили бы вы, оказавшись в таком положении? Короче: умирать не хочется никому!

Повального желания воевать со своим народом у нас не было. Были такие, кто хотел отомстить за боль, страдания и унижения, перенесенные на своей же Родине, но и те всеми силами избегали “стрелять в простого солдата” и “приносить горе конкретной матери”. Хотя на Родине это было каждодневным событием по воле наших правителей. Да что таить, даже и сегодня человек ничего не стоит для правительства “Великой Страны”. (И я не намекаю на “заказные убийства”: это в порядке вещей!)

Солдаты генерала А.А. Власова слепо верили в то, что он спасет их от когтей “СМЕРШа” и уведет их под защиту Союзников.

Та надежда, что “войну можно выиграть по телефону” (а это было в 1942 году), растворилась в воздухе уже после Сталинграда, введения жестокостей “заградотрядов” и открытии Второго фронта. Виноват в этом был Гитлер! Этот болван все еще надеялся на повторение своей “молниеносной войны” 1941 года и был против создания РОА (а тогда, в 42-м, было возможно собрать и вооружить десять—пятнадцать дивизий из военнопленных, которые гибли от голода в лагерях или уже были на учете вермахта как “добровольные помощники” (т.е. коноводы, кучера, водители машин, подносившие снаряды или контейнеры с едой к передовой линии). Офицеры Дабендорфа объясняли нам, что мы не должны стрелять в своих, нужно только показать свою силу и убедить солдат Красной армии, сомневающихся в правоте большевизма (а их было тогда много), что надо повернуть оружие против правительства, которое закабалило Россию и впутало ее в эту кровавую войну, а потом расправиться с гитлеровской армией, которой никогда не хватит сил захватить нашу Родину и удержать ее в своих руках без согласия на то самого русского народа. Пускай это звучит наивно теперь! Но тогда эта идея была нашей “соломинкой” за которую мы и ухватились. Но было уже поздно! (Гитлер спас большевизм своим запретом на создание РОА в 1942 г.).

Я посетил Россию уже шесть раз. И мне досталось повстречаться с людьми (с орденами на груди), которые были согласны с нашей надеждой и планами освободить Россию от сталинского ига, а потом расправиться и с фашистами.

Но побежденный всегда виноват! Так случилось и с нами, не с “врагами Народа”, а с его сыновьями, от которых правительство этого народа отказалось по приказу Сталина.

Нужно ли еще добавить, что мы не чувствовали себя обязанными, а только отвергнутыми за то, в чем мы не были виноваты!»

В сущности, и Александр Исаевич Солженицын говорил о том же самом: «Если режим безнравствен, то свободен подданный от обязательств перед ним».

Отсюда возникает вопрос: могут ли власовцы, да и сам Власов считаться нравственными людьми? Ведь общество и народ — это вовсе не режим и не Сталин. Да и присяга, как официальное торжественное обещание, есть клятва соблюдать верность прежде всего своему народу, а значит — обществу, а не режиму.

Когда к генералу Деникину обратились за благословением власовской армии, то он воскликнул в гневе: «Я воевал с большевиками, но никогда — с русским народом! Если бы я мог стать генералом Красной армии, я бы показал немцам!» Для него «сохранение любимого Отечества для будущих поколений было выше желания увидеть при жизни крах ненавистного “режима”». Словом, желание оправдать власовщину есть прежде всего стремление к обесцениванию Великой Победы.

* * *

По утверждению психологов, как «само пленение, так и реальная возможность пленения» значительно увеличивают нагрузку на психику и уменьшают стрессоустойчивость военнослужащего. «Хронология двух последних мировых войн и последующих локальных вооруженных конфликтов подтверждает значимость фактора пленения в качестве важного элемента психологического воздействия на противника, — считает В. Малышев. — Накопленный в этот период опыт позволил специалистам сделать вывод о том, что успешным оказывается такое воздействие, которое направлено на наиболее злободневные и значимые элементы обыденного сознания военнослужащего.

Причем сама ситуация пленения (нахождения в плену) в значительной степени соответствует данному правилу. Во-первых, к военнослужащему приходит осознание возможности реального применения к нему издевательств или пыток; во-вторых, полная неопределенность своего будущего; в-третьих, абсолютная зависимость от противника и, наконец, возникающее чувство неполноценности или вины за “неумелое” поведение на поле боя, а также понимание возможного в связи с этим осуждения сослуживцев, избежавших подобной участи. (…)

Опыт войн и вооруженных конфликтов XX века подтверждает, что пропаганда плена выступает в качестве составной и одновременно заключительной фазы психологического воздействия с целью слома морального духа противника и побуждения его к прекращению вооруженного сопротивления. Наибольшую результативность такое воздействие приносит в случае, если были достигнуты положительные результаты на предшествующих этапах психологического противоборства, которые, как правило, осуществлялись по следующим направлениям: дискредитация военного и военно-политического руководства противника; разрушение образа врага; создание позитивного образа и отношения к своей стране и действиям своих войск; активизация стремления к уклонению от участия в боевых действиях, внушение страха и неуверенности перед будущим; демонстрация преимуществ собственного оружия, материально-технического обеспечения и т.д.».

Далее В. Малышев пишет: «В США тема пленных в настоящий момент выступает в качестве одного из культурных лейтмотивов, рассматривающего каждого оказавшегося в руках противника военнослужащего как сражающего воина. Подобное отношение к военнопленным в США имеет свою предысторию. Во время войны в Корее 1950—1953 годов сдались в плен 7140 американских военнослужащих, что соотносительно с численностью войск США на Корейском полуострове непропорционально велико. Изучение причин такого явления выявило, что значительная часть американцев, подвергшись психологической обработке пропагандистских служб корейской армии, консультантами которых в основном выступали китайские специалисты, были склонны считать своего противника достаточно гуманным и рассматривали плен как способ сохранения собственной жизни. Однако впоследствии они убедились в том, что условия корейского плена оказались чрезвычайно тяжелыми. Из 7140 человек погибли 2702, в основном — от голода, холода, болезней и под пытками. Кроме того, все пленные подверглись усиленной психологической и идеологической обработке. Американский термин “промывание мозгов” появился именно в результате этой войны. В итоге, около 30 человек отказались вернуться в США.

Военно-политическое руководство Соединенных Штатов оперативно среагировало на факты массовой сдачи военнослужащих в плен в Корее, а также на связанную с этим потерю уважения к армии в обществе…