Читать книгу - "Потемкин - Наталья Болотина"

Гости, вступившие в освещенные залы Таврического дворца, и сама Екатерина не смогли скрыть удивления: «Неужели мы там, где прежде были?» Тысячи лампад внутри дома. Потолок, карнизы, окна, простенки — везде паникадилы, фонари и светильники, наполненные горящим белым благовонным воском. Одни как жар горят, другие как воды переливаются, соединяясь, они создают торжественное сияние, все покрывают своими лучами. «Волшебные замки Шехерезады, — воодушевленно писал поэт Державин о чудесах, представленных Потемкиным, — сравнитесь ли вы с сим храмом, унизанным звездами, или лучше с целой поднебесностью, увешанной солнцами?.. Я весь в зарях. Окна окружены звездами. Горящие полосы звезд по высоте стен простираются. Рубины, изумруды, яхонты, топазы блещут. Разноогненные с живыми цветами и зеленью переплетенные венцы и цепи висят между столпами. Тенистые радуги бегают по пространству…». Такого великолепия давно не видывала столица.

Для народного гулянья перед дворцом устроили качели, поставили лавки, бесплатно раздавали платья, чулки, шляпы, «вареную и невареную пищу», разные напитки. В самом Таврическом несколько покоев заняли богато убранные столы, накрытые дорогими сервизами и заполненные самыми изысканными яствами. Столы расположили амфитеатром, так, чтобы все взоры гостей были обращены к императрице, и, по словам Державина, «казалось, что вся империя пришла со всем своим великолепием и изобилием на угощение своей всемилостивейшей и великой обладательницы». Из кавалеров сидели только принцы, сам Потемкин стоял за креслом Екатерины до тех пор, пока она не приказала ему сесть. В продолжение всего вечера хор из 300 музыкантов светлейшего пел сочиненные Державиным стихи, восхвалявшие всевозможные достоинства мудрой государыни и ее заслуги в судьбе Отечества.

Окончание празднества было не менее торжественным. Державин рассказывал, что Потемкин «с благоговением пал на колени пред своею всемилостивейшею благодетельницею и лобызал ея руку, принося усерднейшую благодарность за посещение». Народное гулянье с пением малороссийских песен продолжалось до самого утра. Иностранный очевидец потемкинского торжества Сенак де Мейльян с удивлением писал к своей приятельнице госпоже NN в Париж о поразившем его поступке могущественного вельможи: «Заметил я и то, что в царстве женщины нет надобности мущинам унижаться перед нею… Пусть было бы это перед императором, — иностранец говорил о том моменте, когда Потемкин упал перед государыней на колени, — и сия глубокая униженность будет показывать только высочайшую власть и беспредельное уважение: но изъявление такой покорности императрице рождает мысль о власти красоты… и я сам готов боготворить царствующую жену». Такое поведение вельможи очевидец объясняет и давней русской традицией — «восточным обыкновением повергаться к ногам государя, когда он изволит посетить чье-либо жилище».

Роскошный праздник Потемкина в Таврическом дворце Екатерина назвала «прощальным вечером», что было понято князем, — государыня желает его возвращения на юг к оставленным планам по прекращению войны. 24 июля 1791 г. Потемкин, сам того не зная, навсегда покинул Петербург. В последний вечер перед отъездом он обедал у племянницы Татьяны. В числе гостей была графиня Головина, считавшая князя одним из самых безнравственных людей, но в этот раз даже ее сердце дрогнуло: Потемкин говорил о скором прекращении дней своей жизни. Многие современники, узнав о смерти светлейшего, вспоминали потом, что он предвидел свою кончину.

Пушкин записал такой эпизод в «Разговорах с Загряжской»: «Потемкин приехал со мной проститься, я сказала ему: “Ты не поверишь, как я о тебе грущу”. — “А что такое?” — “Не знаю, куда мне будет тебя девать”. — “Как так?” — “Ты моложе государыни, ты ее переживешь; что тогда из тебя будет? Я знаю тебя, как свои руки: ты никогда не согласишься быть вторым человеком”. Потемкин задумался и сказал: “Не беспокойся; я умру прежде государыни; я умру скоро”».

Предчувствие его не обмануло. Покинув столицу, Потемкин вернулся на театр военных действий и занялся вопросами мирных переговоров с турками. Болезнь, уже давно подтачивавшая его организм, усиливалась быстро, и все чаще и чаще в письмах его к императрице встречаются жалобы на упадок сил. Из Ясс 6 августа он писал: «…я вчерашнего дни сюда прибыл. Зделал с лишком пятьсот верст в тридцать часов. Что устал и изнемог, о том ничего не говорю…» Переговоры с турками внушали надежду на скорое заключение мира, Потемкин даже потребовал независимости для Молдавии, права России утверждать господарей Валахии и уступки города Анапы. Но тут случилось страшное предзнаменование.

13 августа 1791 г. в местечке Галац от лихорадки умер один из офицеров свиты Потемкина, Карл Александр Вюртембергский, родной брат Марии Федоровны, супруги наследника престола Павла Петровича. Светлейший покровительствовал ему, и великая княгиня неоднократно благодарила его за брата. 5 июля 1789 г. из Павловска Мария Федоровна писала князю: «Похвалы, которые Вы ему даете, меня тем больше обрадовали, что я надеюсь, что все ево старание будет заслуживать хорошие мысли, которые Вы о нем имеете, и всю дружбу и попечение, которое Вы ему уже показали. Будьте уверены о всей моей благодарности и что я больше чувствительна, нежели могу изъявить…» Поздравляя Потемкина со взятием Бендер 17 ноября того же года, что «умножало славу Вашу без пролития крови», великая княгиня снова с искренней признательностью писала князю: «Продолжайте ему (Карлу Вюртембергскому. — Н.Б.) сие раз-положение, и есть ли бы был еще в нынешнюю кампанию случай, где бы он мог показать свою охоту и усердие к службе, я верно надеюсь, что Вы ево употребите».

Смерть члена императорской фамилии произвела сильное впечатление на Потемкина. Он устроил пышные похороны, по жаре прошел в траурной процессии, а затем выпил два стакана ледяной воды. И тут случилось то, что многие сочли за предзнаменование скорой кончины Потемкина. По окончании отпевания князь вышел из церкви, приказали подать его карету, но по случайности вместо нее подвезли гробовые дроги. Потемкин в ужасе отступил — он был чрезвычайно мнителен.

Уже больного светлейшего повезли в расположенное неподалеку местечко Гущ. 15 августа, перед отъездом, он написал Екатерине о том, что заболел: «Бог свидетель, что замучился, идет 2-ой беспрерывный параксизм». Спустя несколько дней светлейшему полегчало, и он, уверенный, что и на этот раз победит недуг, спешит уверить императрицу: «Благодаря Бога опасность миновала, и мне легче. Осталась слабость большая. День кризиса был жестокий. Я не уповал уже Вас, матушка родная, всемилостивейшая государыня, видеть». 29 августа Екатерина молилась в Александро-Невской лавре о здравии своего верного Потемкина и подарила монастырю «большое серебряное паникадило к раке Св. Александра Невского, золотую лампаду, сверх того сосуды золотые с антиками и бриллиантами».

Еще не оправившись полностью от лихорадки, светлейший спешит в Яссы, туда же выехала Александра Браницкая. В сентябре здоровье Потемкина опять ухудшилось. 6-го числа он написал государыне: «Четверо сутков беспрерывный жар, и боль головная, и слабость крайняя. Я во власти Божией, но дела Ваши не потерпят остановки до последней минуты». Вельможа в бриллиантах даже на пороге смерти думал о заботах государственных. В городе свирепствовала малярия. «Такого году никогда не бывало: все немогут, — жаловался Потемкин императрице на тяжелейшую эпидемию. — Дом мой похож на лазарет, в армии в лазаретах больных 8 тысяч, да при полках 10 тысяч. Слава Богу, что не мрут».