Читать книгу - "Парижские письма виконта де Лоне - Дельфина де Жирарден"

Однако какой государь дерзнет сегодня признаться в том, что любит охоту, и позволит себе завести королевскую свору? — Никакой; все, что можно и должно иметь нынешнему королю, это жалкая конституционная свора, составленная из голодных и ленивых псов, которые превратились из вассалов в граждан, но не выучились никакому ремеслу и озабочены только собственной независимостью. Впрочем, подождите немного: лишь только вокруг Парижа будут построены укрепления, власть имущие почувствуют себя более вольготно и начнут охотиться на самых разнообразных тварей, прежде всего на людей острого ума. […]

Огюст Пюжен. Контора дилижансов «Королевская почта».

Огюст Пюжен. Французский институт.

Проект нового государственного устройства, обнародованный коммунистами, не снискал особого успеха[543]. Что до нас, мы находим их предложения, призванные вдохнуть новую жизнь в наши свободы, весьма остроумными.

Вот что нам предлагают:

Свобода печати. Правительство берет на себя все заботы о формировании общественного мнения. Газете, которая осмелится высказать собственный взгляд на вещи, будет объявлена война не на жизнь, а на смерть.

Свобода образования. Правительство берет на себя все заботы об обучении детей. Родитель, который пожелает сам воспитывать своего сына, будет объявлен извергом и приговорен к смерти.

Личная свобода. В возрасте пяти лет всякий ребенок будет разлучен с родителями по приказу правительства, ибо оно одно имеет право давать новым гражданам отеческие наставления.

Свобода вероисповедания. Священники упраздняются; религии отменяются; ваше единственное право — не верить ни во что.

Свобода промышленности и торговли. Обогащаться запрещено.

Право на труд. Все граждане имеют право трудиться, но лишь если поклянутся не получать никакой платы. Каждый будет трудиться сам на себя: портные станут шить платье и сами его носить; шляпники будут изготавливать шляпы и украшать ими собственные головы; сапожники будут тачать сапоги и натягивать их на собственные ноги и проч. И это совершенно справедливо: ведь эксплуатация человека человеком есть вещь чудовищная и недопустимая, а бедняки не созданы для того, чтобы прислуживать богачам. Мы просим только об одном-единственном добавлении к закону: там должно быть сказано, что авторы будут сами наслаждаться собственными произведениями, ибо умные люди не созданы для того, чтобы забавлять болванов.

«Фаланга»[544]упрекает нас в издевательствах над «синими чулками»; желая добиться от нас сочувствия к несчастным женщинам, которых мужья лишают писательской славы, «Фаланга» спрашивает, что бы мы сказали злобному тирану, который вознамерился бы запретить нам сочинять эти фельетоны. Что бы мы ему сказали? О господи! мы бы осыпали его тысячью благодарностей; мы назвали бы этого злобного тирана освободителем, избавившим нас от этой чудовищной пытки, и тотчас сложили бы стихи в его честь[545]. — А если бы он не позволил вам опубликовать эти стихи? — Ну что ж! тогда мы бросили бы их в огонь, как бросили те стихи, которые мы начали год назад, полгода назад, неделю назад. Неужели в простоте своей вы полагаете, что поэты сочиняют для вас? О публика, публика! ты просто старый фат, возомнивший, что все только о тебе и думают.

30 мая 1841 г.

Человек острого ума и его шутка

[…] Мы были совершенно правы, когда утверждали, что алчущие пригласительных билетов на заседание Академии не дают проходу Виктору Гюго. На днях в театре «У ворот Сен-Мартен» его чуть не задушили: вокруг него столпились добрых два десятка просителей. Что было делать? Обещать билет каждому он не мог. На помощь пришел человек острого ума. «Я не имею чести близко знать вас, сударь, — сказал он, — но я надеюсь, что вы позволите мне сделать вам подарок. — Мне, сударь? — Да-да; я хочу подарить вам одну вещь, которая доставит вам большое удовольствие… — Что же это, позвольте узнать? — Я хочу подарить вам пригласительный билет на то заседание, где вас будут принимать в Академию. Мне обещали достать один билет, так вот, я перешлю его вам; я вижу, что вы будете нуждаться в билетах до последней минуты!..» Господин Гюго поспешил принять это любезное предложение, а докучные просители, догадавшись о нескромности своих притязаний, разошлись.

Кому же мы обязаны этой бесподобной шуткой? — Господину Нестору Рок-плану[546].

6 июня 1841 г.

Французская академия. — Прием Виктора Гюго

Никогда еще ни одному академику не доводилось видеть в Академии такого притока посетителей, никогда еще толпа, собравшаяся перед академическими вратами, не была столь шумной и столь беспокойной; никогда еще парижане не обменивались таким количеством кулачных ударов из любви к литературе, и никогда еще кулаки не опускались на плечи столь прекрасные; никогда еще — вы слышите, никогда! — столько дам, и притом очень хорошеньких, не собиралось в стенах ученого сообщества; никогда еще в этой старой роще не расцветало разом столько очаровательных цветов.