Читать книгу - "Сказание о Старом Урале - Павел Северный"

– Эх, судобушка! Ведь, как жила-то...

Однако и этот сочувственный тон узница оставила без всякого внимания. Шанежка пожал плечами.

– Ладно! Еще намолчишься досыта. Над демидовскими рубликами царствовать станешь, с крысами в компании. Крыс здешних не бойся, они у Демидова сытые, на людей не зарятся.

Он вплотную приблизился к пленнице, развязал ей руки, снял с лица полотенце. Потоптался, пока женщина разминала руки...

– Ты, слышь, не серчай, что на заимке я тебя бадейкой шарахнул. Ведь не по злобе, а в горячке. Ежели бы не нашел тебя, не привез назад, – сегодня с камнем на шее дно в пруду целовал бы.

Сусанна, не узнавая собственного голоса, первый раз заговорила с приказчиком:

– Кто меня выдал?

– Вот те Христос, никто! На заимку нечаянно явились.

– Сюда зачем привел?

– Хозяин велел.

– Пытать станете?

– Про это не знаю. Сама понимать должна: не в себе хозяин. Совсем разум утерял, как ты убежала. Что ж, покуда прощай!

Взял в руку фонарь, ушел не оглянувшись.

Сусанна осталась одна. Осмотрелась. Страха перед подземельем у нее не было, но ее передернуло при виде крючьев и скоб со ржавыми цепями, вмурованных в опорную колонну. Вдоль стен – разные с виду сундуки, возле них еще короба... Склад серебряных рублевиков...

В одном углу, до самого потолка, сложены стопкой кирпичи. Сусанна догадалась, что Акинфий велел посадить ее в подземную залу, где вместе с отцом некогда пытал насмерть доносчиков. Сам же и рассказал ей про эту залу, когда зимой поймали монашку. Руки Сусанны сильно затекли от веревок, теперь их будто кололи иглы. Она разминала их, пока смогла держать свечу в плохо гнущихся пальцах. Со свечой обошла свою тюрьму. Заметила мох на колоннах и сводах, сырость, искрившуюся в отблеске огонька...

Где же ее постель, о которой не преминул напомнить ей Шанежка? Женщина нашла в углу, поверх плоских коробов с серебром, свежий сноп соломы. От него еще пахло овином. Сусанна тщательно разворошила сноп, разровняла солому на коробе и присела на это ложе. Только тогда и заметила, что с левой ноги потеряла лапоть, на ноге остался только вязаный крестьянский чулок.

Откуда же этот шум? Сусанна не сразу поняла, что шумит у нее в ушах. Да еще сердце стучит – больше здесь ничто не нарушает давящую тишину. Вспомнила, как вчера еще смотрела с вышки на леса под луной. И поняла, что лучшим временем всей ее жизни были часы, проведенные на заимке Сыча. Это были единственные в ее жизни часы настоящей свободы...

Оставив Сусанну в подземелье, Шанежка вернулся в свою избу. Он пытался подбодрить себя мыслями о награде, но не радовала и награда. Его брала злоба на хозяина. Ведь хотел он, приказчик Шанежка, обрадовать, осчастливить хозяина, а тот велел в подземелье запереть любовницу. Попробовал он освежить в душе радость отмщения за те унижения, что вынес по милости Сусанны. Но никакой мстительной радости не испытал, напротив, судьба пленницы студила даже его злобную и черствую душу. Знал бы – так и ловить-то не стоило! Авось не казнил бы хозяин старого, верного, самого нужного холопа...

Походив по избе, Шанежка подсел к столу, пожевал в раздумье черствого хлеба; стало клонить ко сну.

Обернулся на скрип двери. На пороге оказался Савва. Башенный старшина, не глянув на икону, перекрестился. Спросил глухо:

– Куда упрятал?

Под колючим взглядом старика Шанежка нарушил хозяйский запрет:

– В Цепную залу. Сам велел!

Проговорив эти слова, приказчик отвел глаза и уставился в пол.

– Стало быть, хозяйской награды теперь за верную службу ждешь?

В голосе старика злая насмешка. Даже хуже: упрек и ненависть.

– Понимай, Савва: ежели бы не изловил, не жить мне. Тебе-то хорошо. От всего в стороне.

– Бежать ей пособил я.

Шанежка вытаращил глаза, закрестился часто.

– Господь с тобой!

– Кабы со мной была, не угодила бы в Цепную залу. Завтра хозяину доложи, Шанежка. Пусть и меня туда же посадит.

– Ты, Савва, видать, не в себе. Кто тебя разберет, что ты в уме держишь. Только вот что скажу: все же доносить на тебя не пойду. Сам понял: понапрасну сгубил эдакую красавицу. Глянул сейчас в подземелье. Эх, больно хороша баба! Жаль мне ее стало.

– А может, и не сгубил еще? Сила в ней над Акинфием большая. Такая сила, что иной раз и государей заставляет царствами кидаться... В твоей воле, Шанежка, ее из Цепной залы на волю выпустить.

– Не смею, Савва.

– Али духу не хватает?

– Убьет за такое.

– А у тебя ног, что ли, нету?

– Везде сыщет. Меня-то никто не схоронит, волк я для любого здешнего человека.

– Трусишь? А ты хоть разок доброе дело сотвори. На-ка!

Савва положил перед приказчиком кожаный мешочек.

– Возьми вот; может, от этого храбрым станешь? Серебро. Отпустишь Сусанну – своим считай.

– Боюсь. Хозяин убьет.

– Сибирь не махонькая... Посчитай на досуге рублики в мешочке. На таких колесиках далеко укатишь. И ты про Демидова позабудешь, и они тебя не вспомнят.

– Не серчай, что изловил.

– Сам ране такой же был. Ретивый. Должно, от старости дурею. Жалость к людям душу изглодала. О всех загубленных за упокой молюсь. А за нее, молоденькую, охота мне во здравие помолиться.

Но приказчик косил в сторону и вздыхал сокрушенно. Савва встал и, не глядя на приказчика, вышел из избы. Даже дверь не прикрыл за собой.

Освещенный луной, старик шагал к своей башне, уже поняв, что его силой не вызволить пленницу из Цепной залы.

Колокол отзвонил полночь. Проиграли свою мелодию куранты.

Шанежка опять уловил во дворе шаги и старческое покашливание. Ага! Самойлыч! Хозяйский камердинер...

У старого слуги дрожали губы. Стараясь глядеть мимо приказчика, Самойлыч выговорил через силу:

– Хозяин тебя требует. И велел прихватить ключи. Сам знаешь какие...