Читать книгу - "Просветительские идеи и революционный процесс в Северной Америке - Мария Филимонова"

Оценки аболиционизма в исторической литературе всегда были полярно противоположными. Сумасшедшие, узколобые фанатики, возбуждавшие страсти и ведущие страну к катастрофе, с одной стороны, бесстрашные герои, мученики свободы, с другой стороны, — таков диапазон суждений историков. Одно несомненно: аболиционистское движение радикально изменило общественное мнение в стране, как на Севере, так и на Юге. «Во время моей недавней поездки с целью. дискуссий по проблеме рабства, — писал У. Гаррисон, — я наблюдал всюду, где я побывал, недвусмысленные свидетельства величайшей революции в общественных чувствах в северных штатах, особенно в Новой Англии, но на Юге я нашел сильную оппозицию, предубеждения, упорство и апатию»^[1439]. Фанатизм и нетерпимость многих аболиционистов, прежде всего их лидера У. Л. Гаррисона, способствовали, по мнению американского исследователя Г. Барнса, формированию в южном массовом сознании негативного образа аболициониста, умело используемого южной пропагандой^[1440]. Аболиционистская агитация усиливала враждебность и недоверие южан к Северу, питала растущие сецессионистские настроения.

В то же время аболиционизм был катализатором настроений общественного протеста на Севере. Это видно и по изменению позиций некоторых редакторов. Так, радикальный публицист «джексоновской демократии» Уильям Леггет, осуждавший вначале это движение, приходит к его одобрению и осуждению экстремизма южан. «Южная пресса изобилуют доказательствами, что фанатизм столь же дикого свойства, как и тот, который они осуждают, существует среди самих южан. Как еще можно иначе оценить объявление „Charleston Patriot“ о награде в 20 тысяч долларов за похищение аболициониста Артура Таппана». Этим южане, по его мнению, достигают обратного результата. Такой произвол «воспламенит умы этого братства к более фанатическому усердию, стимулирует их к более активной деятельности, в то же время добавляя сторонников в их ряды… Насилие Юга, его высокомерные претензии и угрожающий тон так переполнили чашу нашего терпения, что мы не будем спокойно наблюдать, как наших граждан похищают ночью прямо в их домах, для того чтобы сжечь, повесить или забить насмерть без малейшей формы соблюдения законности, без даже установления факта преступления». Леггет обвиняет власти штата Нью-Йорк в бездействии, в том, что они не охраняют право граждан на неприкосновенность личности и имущества. «Действительно ли наш губернатор — деревянное чучело, спокойно наблюдающий все это и не предпринимавший никаких усилий, чтобы отомстить за оскорбление? Этот вопрос хорошо южанам обдумать серьезно, прежде чем они снова предложат награду за похищение гражданина Нью-Йорка. Если Юг желает сохранить своих рабов в неволе, это его дело, но он не имеет права оскорблять все население этого большого свободного штата, угрожая оторвать любого гражданина от защиты наших законов и отдать его чуждой милосердия толпе, приводимой в действие самым ужасным фанатизмом. Такие действия превратят в аболиционистов два миллиона жителей этого штата»^[1441].

Аболиционистское движение базировалось главным образом на религиозном и моральном основании. Аболиционисты были искренними фанатиками идеи, прекраснодушными мечтателями^[1442]. Сторонники немедленной отмены рабства, они не очень ясно представляли себе, как смогут жить освобожденные негры, неграмотные и безземельные, привыкшие к зависимости, в окружении враждебных белых южан. Южные апологеты рабства быстро ухватились за эту слабость позиции аболиционистов. Они слишком хорошо понимали все трудности освобождения, но стремились еще больше их усугубить в своих сочинениях. В анонимном памфлете «Оправданный Юг и фанатизм северных аболиционистов», отпечатанном в 1836 г. в Филадельфии, критиковались планы аболиционистов: «Этого освобождения требуют немедленно. Они не соглашаются ни на какие постепенные меры для достижения их желаний. Эти некроманты от филантропии должны лишь произнести слово, и цепи 2 млн 250 тыс. рабов падут, словно от одного удара. Негры должны быть молниеносно освобождены и предоставлены самим себе… даже без средств, чтобы спастись от голода. Когда их спрашивают, каковы могут быть последствия столь безумного и преждевременного шага, они отвечают, что их расчеты последствий не касаются. Рабство — это грех, от которого рабовладелец должен отречься, и не постепенно, а сразу, последствия его раскаяния остаются на волю Провидения»^[1443].

Более того, сторонники Гаррисона уже в 1840-е гг. стали рассматривать отделение северных штатов от южных как избавление страны от скверны рабства. Один из соратников Дж. Бирни писал ему в 1845 г.: «Размышления все больше и больше убеждают меня в том, что одно неприятие рабства никогда не приведет в Партию свободы большинство избирателей США. Мы должны суметь предложить людям какие-то другие мотивы, которые будут прямо обращены к их собственным интересам. Если мы не получим поддержку за счет других соображений, мы никогда не станем партией большинства, и наши принципы должны будут найти какой-то другой канал для самовыражения, чем Партия свободы»^[1444].

Именно это обстоятельство заставило часть аболиционистов примкнуть к созданной в 1848 г. партии фрисойлеров, главными лозунгами которой были требование запрещения рабства на новые территории и предоставление действительным поселенцам бесплатных наделов земли на Западе (гомстедов)^[1445]. Их популярный девиз «Свободная земля, свободный человек, свободный труд» затем стал программным лозунгом образовавшейся в 1854–1856 гг. республиканской партии. А это фактически означало признание республиканцами идеи умеренных аболиционистов о постепенной отмене рабства, поскольку экономически оно не могло существовать без расширения на новые территории.