Читать книгу - "Владимир Ленин. На грани возможного - Владлен Логинов"

В свое время, размышляя о судьбах России, Ленин писал: «Отделения мы вовсе не проповедуем. В общем, мы против отделения. Но мы стоим за право на отделение ввиду черносотенного великорусского национализма, который так испоганил дело национального сожительства, что иногда больше связи получится после свободного отделения!!»[905]

Это отнюдь не означает, что национализм малой нации – «лучше». Даже на чисто эмоциональном уровне он может оказаться гораздо противнее хотя бы в силу своей провинциальности. Но главное, конечно, не в этом. Гипертрофированный национализм малой нации, взращенный на злобе и ненависти по отношению ко всему «не нашему», легко перерастает в самый агрессивный шовинизм.

Когда польские националисты пытались оправдать необходимость войны Германии против России под предлогом того, что она якобы может принести независимость Польше, Ленин написал: «Быть за войну общеевропейскую ради одного только восстановления Польши – это значит быть националистом худшей марки, ставить интересы небольшого числа поляков выше интересов сотен миллионов людей, страдающих от войны»[906].

Поэтому в большевистской программе (1913 г.), помимо признания права на самоопределение вплоть до образования собственного государства, содержалось требование областной автономии и самоуправления для всех определившихся в хозяйственно-экономическом, национальном и территориальном отношении областей в рамках единого крупного демократического государства.

В эсеровской программе, также не отрицавшей права на самоопределение, стояло требование федерации: «федеративных отношений между различными национальностями». И, как видим, именно оно, после свержения монархии, было выдвинуто на самых различных национальных съездах. Социал-демократы в прежние годы всячески критиковали это требование. Они опирались на определенную марксистскую традицию: критику Марксом федерализма Прудона и Бакунина. И многие социалисты так и остались «упертыми» в данные цитаты.

Но верность Марксу означала для Ленина верность не букве, а духу марксизма. В «Государстве и революции» он анализирует сам подход Маркса и Энгельса к этой проблеме. Владимир Ильич показывает, что критика федерализма носила у них не абсолютный, а конкретно-исторический характер. И в определенных исторических условиях, например, после свержения монархии с ее централистско-бюрократической формой правления, федерация может сыграть позитивную роль.

Отношение к федерализму, пишет Ленин, среди прочих конкретных условий, определяется прежде всего остротой национального вопроса в данной стране. Если «национальный вопрос еще не изжит», то федеративная республика, при всех недостатках федерализма, может стать «шагом вперед». Важно лишь, чтобы строилась она на началах «добровольного объединения» и добровольного «демократического централизма», который в едином государстве «устраняет всякий бюрократизм и всякое “командование” сверху безусловно»[907].

Таким образом, все сошлось в одной точке. Временное правительство оказалось неспособным решить ни вопрос о войне и мире, ни вопрос о хлебе и земле, ни вопрос о российской государственности. Мало того, становилось все более очевидным, что именно оно является препятствием на пути решения данных проблем. И не радикализм каких-либо партий, не стремление к власти их «фанатичных» лидеров, а логика народной борьбы за свои насущные интересы диктует необходимость свержения такого правительства.

Американский разведчик полковник Раймонд Робинс был человеком наблюдательным. Работая «под крышей» американского Красного Креста, он много колесил в эти месяцы по России. И вот его наблюдения…

«…Я обнаружил, что Временное правительство не пустило прочных корней в русской жизни… Власть его существовала в большей или меньшей степени только в Петрограде, Москве и немногих других местах… С мандатами Керенского в кармане, я пытался вести порученное мне дело. При посещении деревень или городов я обращался к местным жителям с просьбой выполнить приказание, но они при виде мандатов Керенского только смеялись и говорили: “Повидайте-ка прежде председателя Совета”.

…Я спросил: “Что такое Совет?” Мне ответили: “Это рабочие, солдатские и крестьянские депутаты”. Я сказал им: “Это революционная организация. Мне же нужна гражданская организация – земская управа, волостное управление – словом, какая-нибудь регулярная гражданская власть”. Они возразили: “Это не приведет ни к чему. Вам лучше повидать председателя Совета”. Во многих случаях, когда мне удавалось увидеть председателя местного Совета и он – не вследствие приказа Керенского, а по собственному решению – соглашался сделать то, о чем я просил, мое желание выполнялось без всяких помех. Если мне был нужен поезд, я его получал. Если нужны были шесть телег для перевозки зерна из деревни на станцию, мне давали эти шесть телег. Я на деле убедился, что реальная власть принадлежит советам, а не органам Временного правительства»[908].

Весь опыт 1917 года подтверждал, что воля большинства народа сосредоточена в Советах и воплощена в лозунгах большевистской партии. Их реализация позволит Советам немедленно дать землю крестьянам, ввести рабочий контроль на предприятиях, покончить с войной или хотя бы добиться перемирия, которое сбережет десятки и сотни тысяч жизней. Если же мир будет отвергнут, то Россия поведет действительно революционную войну, а «обороноспособность страны, свергшей иго капитала, давшей землю крестьянам, поставившей банки и фабрики под рабочий контроль, – пишет Владимир Ильич, – была бы во много раз выше обороноспособности капиталистической страны». Иначе говоря, заключает Ленин, в вопросе о войне и мире пролетариат выступает «поистине как представитель всей нации, всего живого и честного во всех классах…»[909]

Что же касается национального вопроса и российской государственности – этих коренных вопросов жизни населения страны, то Советы дадут всем бывшим национальным окраинам России свободу выбора – идти вместе или врозь. Но несомненно одно: если пролетариат и беднейшее крестьянство возьмут в руки государственную власть и объединят действия всех народов и всех регионов в борьбе против буржуазии и помещиков за передачу «всей нации» частной собственности на землю, заводы, железные дороги, это как раз и станет проявлением подлинного, а не декларативного и принудительного, «единства нации». То есть и в этом вопросе, резюмирует Ленин, большевистские лозунги могут стать не только программой всех «трудовых масс», но и «угнетенных национальностей», а стало быть – подавляющего большинства народа[910].