Читать книгу - "Юрий Гагарин - Лев Данилкин"

Карпов был скорее либерал и не слишком затягивал вожжи; космонавты при нем подраспустились. Затем Каманин — с 1960-го дирижировавший всем, что касалось людей из ВВС, — назначил начальником ЦПК генерал-лейтенанта М. Одинцова — и вот с этого момента (1963 год) жизнь космонавтов превратилась в ад. Одинцов был командиром, который не желал признавать, что космонавты чем-то отличаются от обычных офицеров, выступал за соблюдение распорядка дня, требовал исполнения «Положения о космонавтах», в том числе — нарядов, раз в два месяца, и отмены всех их стихийно образовавшихся привилегий. «Одинцов запретил членам отряда после занятий уезжать домой, на Чкаловскую. Генерал рекомендовал им и — более того — требовал оставаться в Звездном городке, заниматься самоподготовкой, ужинать там и только потом уезжать домой.

Конечно, это вызвало волну недовольства. По правде говоря, такое нововведение и не могло понравиться — у всех ведь были семьи, дети. А Одинцов считал, что делает лучше для них, для соблюдения режима» (2). Именно Одинцову, кстати, принадлежит копирайт на формулировки «кушают, как верблюды» и «не пишут, а подписывают».

Космонавты, однако, были прекрасно осведомлены о своих возможностях — и моментально взбунтовались против чересчур рьяно отнесшегося к своим обязанностям генерала. «Гагарин и Беляев подготовили и провели 21 февраля партийное собрание отряда космонавтов с докладом Гагарина „Роль коммунистов в соблюдении режима труда и отдыха космонавтов“» (9). Разбираться с «бунтом» космонавтов пришлось Каманину, который быстро уловил, что «главный заводила всей этой кутерьмы — Гагарин. Его обидело официальное отношение к нему Одинцова: если Карпов всегда советовался с Гагариным и часто уступал ему даже в принципиальных вопросах, то Одинцов решил держать в отношении с ним официальный тон. Гагарин утверждает, что ему трудно командовать отрядом (нет возможности установить постоянный контроль), и просит дать ему адъютанта отряда» (9).

Одинцов продержался всего несколько месяцев; после него — надолго — начальником ЦПК стал генерал Николай Федорович Кузнецов. «С легкой руки Гагарина, космонавты прозвали его „нашей теткой“» (9), — не без удовольствия отмечает Каманин, понимающий, что термин «дядька», скорее всего, зарезервирован за ним. Кузнецов, несомненно, осознавал, что должность эта естественным образом подходит самому Гагарину — который, да, был слишком молод, однако этот недостаток с избытком компенсировался его статусом и возможностями. Кузнецова раздражало, что Гагарин, полковник, со дня на день ожидавший представления к генеральскому званию, все время наступает ему на пятки — и, разумеется, поселится в его кабинете сразу же после того, как окончит Академию Жуковского.

Гагарину приходилось тратить чрезвычайно много энергии и нервов на борьбу за свои права и привилегии. Возможно, сам он и остался бы «просто космонавтом», но его авторитет требовалось капитализировать, и товарищи выталкивают его в первые ряды, а начальство расчищает пространство для административной карьеры. Еще в мае 1961 года Гагарину вручают капитанскую повязку — назначают командиром первого отряда космонавтов, а в ноябре 1963-го Каманин предлагает Гагарину самому занять должность заместителя ЦПК — что уже больше напоминает, если продолжить спортивную аналогию, должность даже не главного тренера (это все-таки Каманин), а замдиректора футбольного клуба. «Ему крайне необходимо приобретать опыт руководителя: должность командира отряда космонавтов он освоил (в этой должности он уже более двух лет), а назначение заместителем начальника Центра даст ему возможность полнее подготовить себя к будущей роли начальника ЦПК» (9).

Перед каждым пилотируемым пуском Гагарин прилетает на космодром и провожает в полет своих товарищей. Он ведет связь после выхода кораблей на орбиту (любопытно, что позывной «Кедр» сохранился за ним и на Земле (4)). Черток рассказывает, что Гагарин очень профессионально вел переговоры с теми, кто летит («Мне нравилось его спокойствие и умение находить нужные слова в довольно нудных, но обязательных переговорах, когда надо было по интонации и тембру голоса определять самочувствие космонавтов. Ведь никакого ЦУПа с системами обработки и отображения информации тогда мы не имели. Источником оперативной информации „в реальном времени“ был сам космонавт. <…> Мне нравилось наблюдать за Гагариным, когда он вел переговоры с экипажем. Он сам явно не скрывал, что получал при этом удовольствие» (4)).

Кроме того, Гагарин выполняет функции фактического начальника не только своих товарищей-космонавтов, но и всего гарнизона: потенциальных космонавтов, их жен, обслуживающего персонала, охраны и т. д. Его возможности и претензии простирались довольно далеко: он мог издать распоряжение о запрете ношения на территории Звездного военной формы — и останавливать людей на улицах (их было немного, и все так или иначе знакомые) с замечаниями: «Я же давал команду, чтобы в летном обмундировании по городку не ходить» (5); мог затребовать снегоуборочную машину только для того, чтобы замести следы при краже автомобиля у только что купившего ее товарища («У летчиков принято разыгрывать друг друга. Юрий Алексеевич этой традиции остался верен» (5); мог, подвозя приятеля-космонавта с работающей в здешней медсанчасти женой, спросить строгим голосом — даже не его, а ее: почему, собственно, она опаздывает на работу? Вообще, прорабатывать знакомых приходилось часто — за неявку на зарядку, за систематические опоздания, за нарушения дисциплины; к отчетно-выборным партсобраниям следовало писать на товарищей «аттестации» — причем непременно объективные, иначе обвинят, что «плетешься в хвосте отсталых настроений некоторых космонавтов» (9).

Странно, конечно, что человек, который хлопает по плечу Че Гевару, трогает за коленку английскую королеву и целуется с Лоллобриджидой, у себя дома работает еще и кем-то вроде управдома. Странно; но если главная характеристика публичной жизни Гагарина в 1960-е — отсутствие трения, доступность всего, то что касается профессиональной сферы, тут все было наоборот; он был не сам по себе, но часть механизма, в котором было полно паразитных шестеренок, замедляющих движение, увеличивающих потери на трение и создающих ненужный перегрев; и проще было выполнять многие странные обязанности самому; проще для всех.

Сейчас Центр подготовки космонавтов и Звездный городок не вполне одно и то же, первое — скорее структурно-административное понятие, второе — скорее уже географическое. В начале 1960-х никакого раздвоения не было: где одно, там другое. Еще в январе 1960-го вышла директива главкома ВВС, согласно которой учреждался ЦПК, состоящий из нескольких отделов (управление, учебно-тренировочный, клуб, охрана; 20 космонавтов, 70 военнослужащих, 99 рабочих и служащих). «Легковых автомобилей было всего четыре, один санитарный автобус и два грузовика. И — восемь караульных собак!» (6). Позже рядом с военным аэродромом «Чкаловский» по Ярославской железной дороге стали строить не то что даже город, а особую войсковую часть, а по сути — государство в государстве.

Сейчас кажется, что от советского левиафана трудно было ожидать подобной заботливости, однако в тот раз начальство посоветовалось с космонавтами — раз уж многие из них, в том числе Гагарин, отказывались от подаренных им за полет огромных квартир в Москве на Кутузовском, лишь бы жить поближе к месту службы, — как бы они хотели, чтобы выглядели их дома^[59].