Читать книгу - "Упрямый Галилей - Игорь Дмитриев"

Вот для чего, по мнению Редонди, папе понадобилось созвать специальную комиссию под председательством Франческо Барберини. Она должна была сформулировать обвинение в приемлемых для Святого престола терминах. И тут Урбану повезло. Во время работы комиссии был найден документ, который позволял предъявить Галилею другое обвинение – в нарушении обещания, данного кардиналу Беллармино в 1616 году. Этого было достаточно, чтобы направить следствие и суд в нужное русло: пусть трибунал занимается не очень серьезными (по сравнению с отрицанием тридентской трактовки таинства пресуществления) обвинениями[1051], тем, что Редонди назвал «venial crimes»[1052]. Такой поворот дела устраивал всех – и папу, и (за неимением лучшего) Галилея.

Но даже когда стало ясно, что инквизиционный процесс неизбежен, Галилей, уверяет Редонди, «не переставал извлекать пользу (в пределах возможного) из протекции заинтересованных людей, находящихся у власти»[1053], и прежде всего Урбана VIII. Историк постоянно подчеркивает дружественное расположение понтифика к Галилею. Даже будучи вынужденным отдать ученого в руки инквизиции, Урбан сделал все от него зависящее, чтобы облегчить участь друга, а когда трибунал приговорил Галилея к заключению «на срок, который определит Священная канцелярия по собственному усмотрению», папа своей властью существенно облегчил наказание.

И еще один штрих, отмеченный Редонди, – «кардинал-инквизитор Борджа, которого официальный приговор этого фарсового суда не убедил, но и не разочаровал полностью, демонстративно воздержался от его подписания»[1054].

Соответственно, все известные и многократно описанные в литературе события, факты и документы, имеющие отношение к процессу 1633 года, трактуются Редонди в свете его главной идеи: «Галилей был осужден за поддержку в “Dialogo” учения Коперника, чтобы тщательно скрыть более серьезный скандал»[1055]. Урбану VIII и его племяннику-кардиналу так ловко удалось обмануть и современников, и поколения историков, что понадобился только гений Редонди, чтобы раскрыть этот заговор понтифика. Чем, кстати, не сюжет для исторического детектива в духе Дэна Брауна! А название так и просится: «Код Галилео, или Операция Сарси»[1056].

«Чтобы избежать скандала, – уверяет Редонди, – все “подозрительные материалы” <…> не были отправлены в трибунал»[1057], более того, Урбан VIII «с целью контроля за ходом следствия скрыл доносы [на Галилея], дав возможность просочиться лишь слухам [о содержании этих доносов], чтобы оправдать судебный процесс»[1058].

Тропы слухов, хулы и молвы притягательно таинственны и пролегают по самым неожиданным ландшафтам, но, увы, путешествия по этим маршрутам, как правило, плохо документированы. И Редонди откровенно признает, что никаких новых документов, подтверждающих его интерпретацию событий 1632 – 1633 годов, у него нет[1059], а следовательно, добавлю от себя, все его построения иллюстрируют рассмотренную М.А. Розовым ситуацию «рефлексивной симметрии», то есть ситуацию, когда акты деятельности отличаются друг от друга только осознанием результата и взаимно друг в друга преобразуются путем изменения нашей рефлексивной позиции[1060].

Критический анализ второй части указанного тезиса я начну с небольшого замечания. Утверждение Редонди о бескорыстной любви Урбана VIII к Галилею звучит по меньшей мере наивно. Урбан был политиком (и, может быть, в первую очередь политиком). А это не самая подходящая сфера человеческой деятельности для проявления альтруизма и благородства. Если политик кому-то в данный момент благоволит, жмет руку и лобызает, за этим не стоит ничего кроме расчета и/или формального соблюдения ритуала, приличий, протокола и т.п. Ничто не помешает ему в случае политической необходимости на следующий же день отправить своего вчерашнего любимца на эшафот, в тюрьму, в ссылку, в отставку и проч., независимо от степени доказанности его вины, если таковая вообще есть. В противном случае политик рано или поздно перестает быть таковым.

Вряд ли в той сложной ситуации, в которой оказался Урбан VIII в начале 1630-х годов, он стал бы думать, как облегчить жизнь Галилею. В сложившихся обстоятельствах Святейший, разумеется, учитывал не интересы тосканского математика, а свои собственные и интересы Святого престола плюс личные обиды, которые большинством политических деятелей воспринимаются как политическая проблема. С учетом этого замечания тезис Редонди формально, если отвлечься от многих важных исторических реалий (о которых я скажу далее), представляется по крайней мере заслуживающим внимания. Примерно наказать Галилея – любимца, figlio diletto! – за доктринальную ересь (за посягательство на ортодоксальную трактовку важнейшего таинства христианства) политически, в условиях, когда папу упрекали именно в потакании ересям, вообще говоря, было выгодно. Тем более если учесть, что вопрос о толковании таинств был важным пунктом разногласий между католиками и протестантами. Но… «Il Saggiatore» был издан без малого десять лет назад, и Урбан по поводу этого опуса расточал Галилею свои восторги. И что теперь? Сказать, что книга действительно понравилась, но вот именно параграф 48 понтифику за трапезой не прочитали (опять Чамполи виноват?), а если и прочитали, то Святейший что-то в нем не так понял? Далее, если судить Галилея за доктринальную ересь, значит, надо «Il Saggiatore», книгу, которую десять лет читала вся Италия, срочно заносить в Индекс (Index librorum prohibitorum). Конечно, между, скажем, выходом «De revolutionibus» Коперника (1543) и включением этого трактата в Index (1616) прошло еще больше времени, но то было все-таки математическое сочинение, в которое в итоге были внесены некоторые исправления, после чего его было разрешено переиздавать и распространять. С «Il Saggiatore» ситуация иная, здесь затрагивались, если верить Редонди, глубины христианской веры. А кроме того, в отличие от «De revolutionibus», сочинения известного, но, мягко говоря, мало читаемого, «Il Saggiatore» был раскуплен быстро и читался охотно. Вот и пришлось понтифику подменять одно обвинение другим и делать это не ради Галилея, а ради себя.