Читать книгу - "Император Наполеон - Николай Троицкий"

Главное, Людовик XVIII, поощряя реваншизм эмигрантов и попирая статьи собственной Хартии, распределял в стране военные и государственные должности исключительно среди роялистов. Именно эмигранты заняли почти все места в управлении государством, допуская к себе в компанию лишь самых одиозных из бывших наполеоновских служак. Так, военным министром был назначен генерал Пьер Антуан Дюпон, ранее судимый за позорную капитуляцию при Байлене 1808 г. и лишь теперь освобожденный Бурбонами из тюрьмы - сразу на министерский пост. Согласимся с А. 3. Манфредом; «Армия усмотрела в этом странном назначении намеренный (и наглый, конечно! - Н. Т.) вызов»^[1463]. Не менее наглым вызовом бонапартистам стало назначение на должность префекта полиции Луи Антуана Бурьенна, изгнанного Наполеоном с государственной службы за казнокрадство и взяточничество. А вот Талейран в награду за то, что он «так суетился, так хлопотал, так распинался в своих стараниях посадить Бурбонов на престол»^[1464], получил от них важнейший пост министра иностранных дел, который «хромой бес» умудрялся занимать и при Директории, и при Наполеоне.

Шокировал большинство французов и указ Людовика XVIII о том, чтобы отныне день казни его брата (21 января) отмечался во Франции как день национальной скорби. Тем же указом был восстановлен средневековый орден Св. Людовика. Зато орден Почетного легиона, формально не упраздненный, был унижен, как и все его кавалеры - бонапартисты. Мало того, что орденом жаловали без разбора невесть кого, неизвестно, за что, например, «лавочников, торгующих духами в Пале - Рояле»; теперь его просто мог купить кто угодно за малые деньги. В результате «при Бурбонах за период с августа по декабрь 1814 г. кавалеров этого ордена стало гораздо больше, чем при Наполеоне за двенадцать лет его правления»^[1465].

Объектом особой ненависти и боязни стала для Бурбонов армия как главная опора Наполеона. Роялисты затеяли в ней грандиозную чистку. По указу Людовика XVIII от 16 декабря 1814 г. были уволены с военной службы 100 тыс. солдат и 10 тыс. офицеров, а еще 12 тыс. офицеров разных степеней (от младших до высших) король посадил на половинное жалованье^[1466]. При этом Старая императорская гвардия «была самым оскорбительным образом удалена из столицы»^[1467]. Наверняка Людовик не просто боялся ее - он не мог примириться с ее реакцией на встречи с ним, Его Величеством Людовиком Желанным. Дело в том, что наполеоновские «ворчуны» больше, чем кто-либо, чувствовали себя в строю перед королем, как удачно выразился Вальтер Скотт, «скорее пленными, выставленными на парад победителей, чем воинами, одержавшими победу»^[1468]. Процитирую далее свидетельство очевидца одной их таких встреч (3 мая 1814 г.) авторитетнейшего в то время литератора и политика Франсуа Рене Шатобриана (уверен, эта пространная цитата не покажется читателю скучной, настолько она красноречива и уместна).

«Не думаю, чтобы когда-либо человеческие лица имели выражение столь грозное и страшное. Эти израненные гренадеры, покорители Европы, пропахшие порохом, тысячу раз слышавшие свист ядер, пролетавших над их головами, лишились своего вождя и вынуждены были приветствовать дряхлого, немощного короля, жертву не войны, но времени, в столице Наполеоновской империи, наводненной русскими, австрийцами и пруссаками. Одни, морща лоб, надвигали на глаза громадные медвежьи шапки, словно не желали ничего видеть; другие сжимали зубы, еле сдерживая яростное презрение, третьи топорщили усы, оскалившись, словно тигры. Когда они брали на караул, их исступленные движения вселяли ужас. Никогда еще, без сомнения, люди не подвергались подобным испытаниям и не претерпевали такой муки»^[1469].

Этот подробный рассказ очевидца дополняют краткие зарисовки других современников. Вот одна из них: когда военный министр заставлял солдат бывшей императорской гвардии кричать «Да здравствует король!», «они тотчас добавляли себе в бороды: “Римский”»^[1470]. Два таких великих современника, как Анри Мари Стендаль и Вальтер Скотт, которые с противоположных позиций оценивали в своих книгах Наполеона, в один голос констатировали, что еще до конца 1814 г. во Франции «армия была утрачена для Бурбонов»^[1471]. Еще точнее выразился великий российский историк С. М. Соловьев: «Правительство Бурбонов было без войска; но войско существовало - и было против правительства»^[1472].

Теряя от избытка мстительности всякую меру благоразумия, Бурбоны «осыпали милостями» шуанов (роялистски настроенных бандитов), «служили мессы в память террориста Кадудаля и предателя Пишегрю», прославляли заговорщика и перебежчика Моро^[1473]. Игнорируя растущее недовольство населения, Людовик XVIII довольствовался услужливостью наскоро скомплектованных - согласно королевской Хартии - двух палат безропотного парламента: палаты депутатов и палаты пэров. Все бурбонские парламентарии были настолько послушны, что Стендаль с горькой иронией отметил: «Изображение Панургова стада^[1474] вполне могло бы стать нашим гербом»^[1475].

Смирились с режимом Бурбонов и почти все оставшиеся в живых маршалы Наполеона. Лишь единицы из них (Сюше, Лефевр, Сульт) при этом сохранили достоинство и не холуйствовали перед новым режимом, а непреклонный Даву вообще отказался сотрудничать с ним^[1476]. Бернадот, который тешил себя надеждой воссесть с помощью союзников на французский трон, очень скоро понял, что такая награда от шестой коалиции ему не светит, и уехал из Парижа, чтобы уже никогда более туда не возвращаться. «Возможно, - предполагает Рональд Делдерфилд, - это решение ему помогла принять жена Лефевра, в глаза назвавшая его изменником»^[1477].