Читать книгу - "По волнам жизни. Том 1 - Всеволод Стратонов"

В пятой гимназии, помещавшейся в прекрасном собственном здании на Екатерининском канале, мне предложили преподавание в старших классах физики и космографии. Здесь мне пришлось заменить, хотя и не непосредственно, своего старого друга Валентина Львовича Розенберга.

В давние годы, еще совсем молодым человеком, мой отец был директором Ришельевской гимназии в Одессе. Со вновь назначенным попечителем учебного округа Голубцовым — дело происходило еще в 1871 году, — ставленником только что тогда назначенного министром народного просвещения графа Д. А. Толстого, известного насадителя на Руси классицизма, у отца вышел конфликт из‐за некорректного поступка попечителя. Отец погорячился и немедленно подал в отставку. Этот случай вызвал большой шум и в обществе, и в печати. Отцу, который пользовался и в гимназии, и в обществе любовью, с разных сторон стали устраивать сочувственные демонстрации. Одною из них был выход, ради протеста, в отставку четырех преподавателей и между ними — В. Л. Розенберга.

Впоследствии В. Л. устроился в Петербурге и здесь считался выдающимся педагогом и выдающимся физиком. Он придумал и ввел в преподавание ряд физических приборов, между прочим — известный универсальный прибор по оптике, и т. п. Его перу принадлежит ряд книг^[398] и статей, и интерес к науке у Розенберга поддерживался до самых последних дней жизни. Он все время печатал что-нибудь в научных журналах, преимущественно из своего богатого научно-преподавательского опыта.

В десятой гимназии

Дело происходило в начале 1905 года. Революционное движение широко уже распространялось, и школа также стала разнуздываться. Однако гимназия, управляемая Б. З. Коленко, оказалась особенно распущенной.

Моим предшественником по преподаванию здесь был некто Пирожков, педагог, увлекшийся издательской деятельностью, а потому относившийся к преподаванию лишь кое-как. Он, в эту эпоху общей разрухи, сильно распустил своих учеников.

Вхожу я впервые в четвертый класс. Шум и гомон, бывшие на перемене, с моим приходом не уменьшаются. Ученики перебегают с места на место, разговаривают, громко смеются… Как будто учителя в классе и нет. Это было недопустимо, и я счел нужным сразу такое безобразие пресечь. О распущенности класса меня никто не предупредил. Я принял строгий тон, но это мало успокоило учеников, а только подлило масла в огонь.

Ученики открыто разложили на партах газеты и стали их читать.

— Уберите газеты!

Нехотя, переглядываясь и смеясь, стали их, однако, складывать. Неожиданно один из учеников на передней скамье вскакивает и обращается ко мне:

— Вы, кажется, плохо видите? Не желаете ли надеть мое пенсне!

Реагировать на все подобные хулиганские выходки возможности не было, я останавливал только самых грубых.

Раздался звонок. Ученики вдруг вскакивают и кричат, прерывая неоконченное еще мое объяснение. Требую сесть на парты и замолчать, пока я не окончу. Они подчиняются, но, едва я направился к выходу, по команде раздается общий свист класса. Ученики выскакивают и в коридор, сопровождают меня свистками вслед, к потехе всей гимназии, скопившейся поглядеть на картину.

Надзиратель тщетно старается усмирить учеников, на него — никакого внимания.

Через несколько минут у меня урок рядом, в пятом классе. У входа уже столпились ученики разных классов, очевидно, ждут продолжения скандала.

Но я уже успел ориентироваться в настроении гимназии. Овладев собою, я спокойно повел урок, как будто не замечая выходок, в общем, впрочем, более скромных, чем в предыдущем классе. Ученики недоумевающе переглядываются и перешептываются. Очевидно, чувствуют, что нет повода для скандала. Урок оканчивается благополучно. Когда я выходил, у дверей уже толпились четвероклассники, пришедшие помогать. Их постигло разочарование.

Так занятия и пошли: в четвертом классе с постоянными историями, в пятом вполне благополучно. Один раз в четвертом классе мне вслед бросили каким-то предметом и попали в плечо. Я сделал вид, будто не заметил.

Об этих скандалах было хорошо известно дирекции гимназии, но ничего для их прекращения не принималось. Должно быть, сами побаивались учеников. Наконец, я решительно заявил инспектору:

— Если вы не приведете к порядку четвертый класс, я вовсе прекращу преподавание в вашей гимназии!

Угроза подействовала. Что предпринял инспектор, не знаю; но только после объяснения с ним ученики уже почти не безобразничали.

Я беседовал по поводу этой распущенности с другими преподавателями, но заметил, что они как-то отмалчиваются и избегают этой темы. Я понял, что они все это видят, но боятся на данную тему распространяться. Вообще среди учительского персонала замечалась какая-то разъединенность. Не было и подобия общей семьи. Коленко вел себя большим генералом и даже со мной, случайным и кратковременным своим подчиненным, держался свысока. Учителя же были чрезвычайно преувеличенного понятия о связях и могуществе их директора.

Но и на старуху бывает проруха. Снисходительный, когда ученики дерзили другими учителям, Б. З. Коленко и сам нарвался. В восьмом классе два ученика надерзили ему, директору. Дело пошло теперь иначе. Немедленно, на перемене, собрали педагогический совет и обоих учеников исключили…

На одном из уроков в пятом классе со мною произошел забавный анекдот. Я обыкновенно давал ученикам задачи прямо из задачника, не просматривая их заранее. Так поступил и на этот раз.

Вдруг ученик, решавший у доски, запнулся.

Подхожу, вдумываюсь и с ужасом вижу, что и я не догадываюсь, как эту задачу решить. Вот так история! Как же быть со своим авторитетом? Надо спасать положение.

Поступаю предательски:

— Эта задача, господа, настолько интересна, что лучше вы возьмите ее решить на дом! Принесете через неделю.

А сам думаю: дома решу, в спокойной обстановке. А ученикам не поставлю в вину, что не смогли решить.

Не тут-то было: и дома не удается решить. Прямо скандал! В задаче есть фокус, нужен особый искусственный прием. Но какой — не могу догадаться. Обращаюсь за помощью к своим друзьям — профессорам математики. Не без труда — разрешают.

Прихожу через неделю в класс:

— Решили, господа, задачу?

— Решили!

Не верю ушам…

— Все решили?

— Все!

Смотрю на них:

— Ну, господа, кто из вас честный человек? Объясните мне, в чем дело?

Поднимаются сразу несколько учеников: