Читать книгу - "Михаил Горбачев: Жизнь до Кремля - Николай Зенькович"

«Из Кремля направился на Старую площадь. Там меня ждал управляющий делами ЦК Павлов. Мой предшественник Кулаков сидел на четвёртом этаже в старом здании, недалеко от кабинета Брежнева, находившегося на пятом этаже. Меня посадили подальше — в новое здание (6-й подъезд).

Павлов обстоятельно доложил мне, что «положено» секретарю ЦК: 800 рублей в месяц («как у Леонида Ильича»), лимит на питание, по которому можно заказывать продукты на 200 рублей (членам Политбюро — 400 рублей), стоимость питания и представительские расходы во время работы также берёт на себя Управление делами.

— Предложения о квартире и даче, а также о персонале, который будет вас обслуживать, подготовим к моменту вашего возвращения из Ставрополя, — закончил Павлов».

В. Казначеев:

— В Москве Горбачёву на двоих предоставили шестикомнатную квартиру в знаменитом доме по улице Щусева. Дочь Ирина въехала по соседству в трёхкомнатную. Обустроить новое жилье помогали мастера Кисловодской мебельной фабрики, умельцы из Пятигорска. Возникает законный вопрос: за чей счёт? Средства черпались из партийно-государственного кармана. Выписывались командировочные, суточные, проездные. Во всей этой «липе» фамилия Горбачёва нигде не значилась, всё делалось «шито-крыто». Мастера постарались на славу. Мать Горбачёва Мария Пантелеевна рассказывала мне, что у Михаила квартира «як у царя, аж страшно!». Бытует анекдот, будто, приехав к сыну в Москву посмотреть, как он живёт, мать воскликнула: «Михаил, ты не боишься, если красные опять придут и тебя раскулачат?»

Анекдот близок к истине. Знаю, что мать не очень охотно навещала сына. Её, простую крестьянку, угнетало горбачёвское барство. Да и к невестке не прикипела душой. Я всегда восхищался её природным умом, чистотой, незамутнённостью. У неё и в мыслях не было податься в столбовые дворянки. Зато он, Михаил Сергеевич, и Раиса Максимовна ничем не пренебрегали, чтобы подняться на вершину власти.

Р.М. Горбачёва (из надиктовок начала 1991 г.):

— С какими ощущениями покидала я Ставрополь — с сожалением, с радостью, что наконец-то вырвалась из провинции? Знаете, всё неоднозначно. Дети наши восприняли переезд в Москву действительно как ощущение полноты счастья. Такого необыкновенного счастья, которого, как потом говорила мне Ириша, за все годы жизни в Москве уже не было. Так они восприняли переезд. Для меня же возвращение в Москву означало завершение огромного по времени отрезка нашего жизненного пути. Не простого, не легкого, но, поймите, очень дорогого. Здесь, на Ставрополье, прошли годы молодости. Здесь родилась и выросла дочь. Здесь были близкие и родные нам люди. Здесь, на Ставрополье, мы получили возможность личной самореализации.

Сразу по приезде в Москву нам предоставили государственную дачу. Позднее — квартиру. Дали из того, что имелось «в запасе», и то, что было положено по тем временам по должности секретаря ЦК. Правда, только потом я поняла сложившуюся железную практику: всё решала неписаная — самое удивительное, что и впрямь, похоже, неписаная! — «табель о рангах». Получаешь только то, что положено соответственно твоей ступени на иерархической лестнице, а не твоему реальному вкладу в реальное дело.

Увы, система такая — и не только в Москве, а всюду. Место, должность, которую ты занял, а не тот вклад, который человек вносит в дело. Вспомним ту же мою кафедру, вспомним любое другое место работы — и не только моей. По должности получаешь — и всё. Это так. Должность полностью исчерпывала в этом смысле, да и сейчас ещё исчерпывает живого человека. Инициатива, творчество, самостоятельность не только в большом, но и в самом маленьком, обыденном, повседневном не поощрялись или, точнее, не очень поощрялись.

В соответствии со сложившимися правилами ответственные работники министерств, ведомств, а также аппарата ЦК партии получали дачи в специальных дачных, принадлежащих этим организациям, посёлках. Высшее политическое руководство — члены и кандидаты в члены Политбюро, секретари ЦК, жили на охраняемых государственных дачах, расположенных в пригородной зоне и оборудованных для отдыха и работы, со штатом обслуживающего персонала. Предоставлялись дачи бесплатно на период работы в названных должностях.

Такие же дачи в Москве и других местах использовались для приёма высоких зарубежных гостей, для других представительских целей. А в курортных зонах страны — для отдыха её руководителей и руководителей зарубежных государств.

Ещё об одной детали хочу сказать. Среди партийных, советских работников, с которыми мне так или иначе приходилось общаться в предшествующие годы, считалось недопустимым строительство личных, частных дач. На Ставрополье, как я уже говорила, у ответственных работников не было ни государственных, ни частных дач. Садовый или огородный участок при желании — да, но не дача.

А как же свидетельство Виктора Алексеевича Казначеева о роскошной даче в Бекешевке, за обеденным столом в которой могли разместиться несколько десятков званых гостей, о финской и русской банях в цоколях, об огромном охотничьем зале, уставленном трофеями? О гостинице «Интурист» в Ставрополе, превращённой, по сути, в личную дачу Горбачёва?

В. Болдин:

— М.С. Горбачёв по-прежнему внимательно следил за своей внешностью, часто менял костюмы, тщательно подбирал сорочки, модные галстуки и шикарную обувь. Эта забота о своей внешности нередко меня удивляла: как можно при таком объёме работы ещё и ежедневно менять галстуки, не забыть тщательно подобрать их под костюм и сорочку. Во всём этом я видел проявление какой-то неудовлетворённой страсти бедной юности, жажду наверстать упущенное.

Р.М. Горбачёва:

— В 1978 году, когда мы оказались в Москве, одним из многих открытий для меня было и то, что, оказывается, некоторые члены руководства страны, в том числе и партийного, занимая предоставленные им государственные дачи, ещё и строили при этом личные. Одновременно строили и личные — для детей и внуков. Я была поражена такой хозяйственной разворотливостью и смелостью.