Читать книгу - "Вчерашний мир. Воспоминания европейца - Стефан Цвейг"

Внимательнее, чем до того, я стал просматривать раздел «Объявления» в ленинградской «Вечерке». Одно из объявлений привлекло мое внимание, хотя сама мысль о том, чтобы подать туда документы, показалась мне чистой авантюрой. Высшее военно-морское училище в знаменитом комплексе зданий Адмиралтейства с золотым шпилем над ним искало преподавателей немецкого языка. Весьма бредовой показалась мне мысль, что именно там могли одобрить притязания еврея, к тому же беспартийного, на преподавание в военном училище, которое носило имя основателя ЧК Феликса Дзержинского. Но мое материальное положение достигло такого жалкого уровня, что я (это еще и сегодня представляется мне верхом дерзости) отбросил все свои сомнения.

Я воспользовался этим объявлением и подал документы без особой надежды на успех. После непродолжительного молчания, за которым, как я полагал, может последовать только отказ, я неожиданно получил письменное подтверждение тому, что моей работе в качестве преподавателя немецкого языка ничего не препятствует. И ни слова о полуставке, о каких-либо ограничениях или испытательном сроке. Можно себе представить, что́ я в этот момент почувствовал. Но одновременно я очень удивился, что все решилось так легко и просто. Лишь позднее я узнал, что именно в то время, когда я подал свои бумаги, в училище приключилось событие, которое создало для решения обо мне благоприятную обстановку. Я хочу рассказать эту историю здесь, потому что она была типична не только для училища Дзержинского, но и для других высших учебных заведений во всей стране.

На электротехническом факультете этого училища служила уже совсем немолодая секретарша, которая пришла туда юной девочкой и со временем стала, так сказать, живым инвентарем. Во время войны вместе с училищем она была в эвакуации, затем вместе с училищем вернулась в Ленинград и с тех пор по-матерински взрастила не одно поколение флотских офицеров. За чашкой чая участливо выслушивала их заботы и огорчения, подчас одалживала им деньги, и было немало выпускников училища (ставших между тем высокими офицерами), которые все еще о ней говорили, вспоминали о ней с теплотой и любовью.

Примерно в середине пятидесятых годов брат этой секретарши женился на польской еврейке, выехал с ней в Польшу, а оттуда – в Израиль. Этот давнишний и руководству училища хорошо известный факт стал для молодого карьериста, капитана третьего ранга, поводом, чтобы сочинить анонимное письмо в Главное управление Военно-морского флота в Москву. Возможно, надеясь, что на волне новой антисионистской истерии он заработает внеочередную звезду, он обвинил руководство училища в том, что оно терпит сионистские интриги и попустительствует секретарю электротехнического факультета в передаче секретных военных сведений израильским империалистам. В таких случаях, как водилось, письмо из Москвы было отправлено обратно в Ленинград, в Большой дом, а оттуда оно снова попало в училище Дзержинского на стол начальника Первого отдела заслуженного чекиста Бориса Григорьевича Г., человека неординарного, отец которого стал жертвой сталинских чисток.

Это письмо стало предметом расследования. Выяснилось, на какой именно пишущей машинке училища оно было написано, и таким образом вычислили автора. Затем информировали об этом начальника училища контр-адмирала Аркадия Терентьевича Кучера, который приказал (как и положено) собрать офицерское собрание. Вначале адмирал рассказал о некоторых эпизодах своей боевой жизни, о своем командовании подводной лодкой, о некоторых своих героически погибших друзьях и товарищах, и вдруг он грохнул кулаком по столу. Долгий путь ему пришлось пройти совместно с боевыми товарищами самых разных национальностей – и евреев, разумеется. И ежели кто в его училище осмелится преследовать другого по национальным причинам, он такого задушит собственными руками. Разумеется, это было бурное выражение чувств адмирала, спровоцированное этим отвратительным инцидентом, но за ним, несомненно, стояло убеждение, которое оказалось на руку мне и моему соискательству на должность.

Таким образом, я стал – о чем и мечтать не мог – гражданским служащим и преподавателем одного из двух высших военно-морских учебных заведений Ленинграда. Некоторых из моих друзей и знакомых это очень удивило, и первое время мне приходилось выслушивать упреки, причем самым безобидным был упрек в том, что отныне я держу нос по ветру. Конечно, среди офицеров – преподавателей училища имелись и такие, кто встретил меня с едва скрываемым или открытым недоверием. Но нашлись и другие, с которыми, несмотря на особенность этого военного учебного заведения, со временем установились добрые и доверительные отношения.

Не знаю, сознавал ли я тогда свое особое положение, которым я, наверное, целиком и полностью был обязан адмиралу. Оглядываясь назад, я, будучи беспартийным евреем (хотя к этому времени уже и доцентом, и заведующим немецкой секцией), передвигался в этом высшем учебном заведении до некоторой степени по тонкому льду, который когда-нибудь каким-то насильственным образом должен был треснуть подо мной.

И меня еще и сегодня поражает, что прошли годы, прежде чем это случилось. Но пока я, во всяком случае, полагал (что касалось моего материального положения), что наконец-то нашел свое маленькое счастье – давно желанный минимум надежности, который позволял мне отказаться от изнурительных побочных занятий, какими бы интересными они подчас ни были. Так, к примеру, Алексей Герман предложил мне озвучить всех немцев в его фильме «Проверка на дорогах». Разумеется, я не мог не согласиться. Или – чудеса, да и только! – адмирал Саркисов, начальник такого же училища, как Джержинка, только в Севастополе, оказался страстным почитателем Стефана Цвейга, и когда узнал, что главы из последней книги австрийского писателя, опубликованные в журнале «Нева», вышли в моем переводе, то дал распоряжение начальнику кафедры иностранных языков вверенного ему училища пригласить меня в Севастополь, где я представил проект своего спецкурса военно-морского перевода и две недели читал лекции по немецкой литературе и проблемам художественного перевода учителям немецкого языка в тамошнем Институте усовершенствования учителей.

Здесь никому не мешало мое еврейское происхождение. В училище же Дзержинского оно вдруг иногда становилось козырем, чтобы не сказать потемкинской деревней. Как-то утром мне домой позвонил замначальника училища капитан первого ранга Олег Леонидович Нагорских и сообщил, что срочно нуждается в моих переводческих услугах. Я поспешил явиться в училище, и мы отправились в соседнее здание, в кабинет к старшему морскому начальнику Ленинградской военно-морской базы. Я был весьма удивлен, когда там мне объяснили, что мне предстоит переводить беседу старшего морского начальника с консулом США, касающуюся официального визита кораблей американского флота в Ленинград.

И хотя формально у меня имелись предпосылки участвовать в качестве переводчика в подобной беседе, но я тем временем хорошо знал своих коллег и некоторых флотских офицеров, которые специализировались на английском языке и, следовательно, лучше разбирались в соответствующей терминологии. Так отчего же решились пригласить меня? Ответ не заставил себя ждать: консул был евреем. Меня представили ему как доцента Морского училища и при этом не преминули несколько раз особо обратить внимание на мою еврейскую фамилию. Небольшая инсценировка, в которую я попал не по своей воле.