Читать книгу - "Юрий Поляков. Последний советский писатель - Ольга Ярикова"

В конце 1991-го, когда под свист и улюлюканье охваченной демократическим ражем толпы рушилась страна, Полякова, после шести лет либеральных похвал, окатила ледяная волна либеральной же неприязни, с которой была встречена повесть «Парижская любовь Кости Гуманкова». Впрочем, после «Апофегея» это было ожидаемо.

На одного из самых известных писателей в стране как из рога изобилия посыпались обвинения в «конъюнктурности». «Его повести были (обратим внимание на прошедшее время! — О. Я.) явлением не столько литературы, сколько литературно-общественной жизни», — утверждала в «Литературном обозрении» Елена Иваницкая в статье «К вопросу о…». А Борис Кузьминский в статье «Прокрустов престол» в «ЛГ» определил Полякова в обойму «уважаемых не за качество текста, а за прежние заслуги». Новым словом в отечественной словесности считались тогда сочинения В. Пьецуха, В. Нарбиковой, А. Кабакова, С. Соколова, Е. Попова, А. Приставкина, А. Рыбакова, Т. Толстой, С. Каледина, М. Веллера, А. Слаповского…

Кумиром либеральной критики отныне несложно было стать, разоблачая проклятое советское прошлое. Правда, имена многих разоблачителей лет через десять, как правило, уже не вспоминали. Что ж, это были их «пятнадцать минут» славы.

Но и критика патриотического толка с большим подозрением относилась к Полякову и его творчеству, которое нельзя было подогнать под мерки близкого ее сердцу соцреализма, который, правда, не был ему совершенно чужд. Первые повести Полякова не удостоились рецензий на страницах почвеннических газет и журналов, которые так и не включили его в обойму авторов нового литературного поколения, куда вошли А. Буйлов, Т. Набатникова, А. Курносенко, В. Хайрюзов, С. Алексеев, П. Паламарчук, А. Сегень, М. Попов.

Однажды в Доме творчества «Переделкино» Валентин Распутин, прочитавший подаренный накануне «Демгородок», грустно спросил: «Юра, почему вы все время иронизируете? Россию не любите?» — «Гоголь тоже иронизировал», — ответствовал Поляков, не считавший свою иронию чем-то зловредным для страны. «Но вы ведь не Гоголь…» — упрекнул его Распутин, творчеству которого ирония категорически чужда. Разговор оставил неприятный осадок: Юрий и раньше видел, что в кругу писателей патриотического направления его дар сатирика вызывает недоумение и даже раздражение, и слова Распутина это еще раз подтвердили. В свое время «Сто дней до приказа» из «Нашего современника», возглавляемого поэтом-фронтовиком Сергеем Викуловым, ему вернули со словами: «Плакать хочется, а он смеется!»

Однако что же делать человеку, если его творческая манера не нравится тем, в ком он видит своих единомышленников? Стараться всем понравиться приличном общении? Изменить свой взгляд на вещи? Оставаться собой? Это был еще один камень у развилки дорог, но тут долго колебаться не пришлось: Поляков выбрал особый путь, который не сделал его своим ни в одном из идейных лагерей, но зато позволил вполне проявиться его таланту, столь полюбившемуся читателям.

Вот как сам он художественно трактовал тогдашнее отношение либералов и патриотов к своему творчеству: «…Мы, понимаешь, готовимся тут к последнему и решительному бою с Красным Египтом, а этот гад Поляков затомился вдруг по проклятому совку. Да и вообще, повестушка вышла какая-то дрянная, вялая, никудышная. Где задор разоблачения, где азарт ниспровержения? Видимо, автор исписался. Почвенническая критика и вовсе не заметила «Парижскую любовь». Какие там охи-вздохи, какие заграничные каникулы любви, если инородцы жмут по всем фронтам, а настоящая фамилия Ельцина — Элькин! С тех пор я так и обитаю на простреливаемой полосе отчуждения между либералами и патриотами. Впрочем, я там такой не один…»